Закат Пятого Солнца
Шрифт:
— У них нет железа, почти нет домашних животных, они не используют колеса, — перечислил Себастьян. — Как они умудрились достичь такого развития?
Отсутствие колес уже не раз обращало на себя внимание испанцев. Они пару раз видели, как индейцы перетаскивали большие каменные плиты, подкладывая под них катки из толстых ровных бревен. Но на этом использование принципа вращения и завершалось. Нигде им не попадались на глаза телеги или хотя бы самые простые тачки. Ни разу не видели они, чтобы какую-то тяжесть поднимали наверх веревками, перекинутыми через блоки. Даже гончары делали свою отличную посуду без гончарных кругов, просто вылепляя будущие горшки и кубки пальцами и выглаживая бока специальными изогнутыми дощечками.
Чем больше времени проходило, тем больше свидетельств высокой культуры обнаруживали конкистадоры в этих краях. Постепенно преодолевая языковой барьер, они находили ответы на многие вопросы. Цивилизация индейцев открывалась перед ними во всей красе. В городе находились настоящие цирюльни, где посетителей стригли и брили. Себастьян даже отважился посетить одну из них. Вернулся он идеально выбритым и с укороченными волосами. Кожа на подбородке, до того скрытая бородой, была очень бледной и резко контрастировала с загорелым лицом. Такая, казалось бы, мелочь изменила его до неузнаваемости. Себастьян неосознанно ерошил свою вьющуюся русую шевелюру, постепенно привыкая к новой прическе.
— В качестве бритвы используют лезвия из обсидиана. Острые, не дай бог! Но, вообще, молодцы. Ловко орудуют, черти! У меня ни одного пореза. Не хочешь и сам сходить?
Фернан к этому времени отпустил волосы. Черные крупные кольца уже ложились на плечи. Иногда он собирал их в хвост, перевязывая тесьмой. Свою пока не густую щетину он раз в два-три дня атаковал бритвой, найденной в сумке Себастьяна.
— Ну уж нет, спасибо, — буркнул Гонсалес. — Вряд ли я буду себя спокойно чувствовать, когда какой-нибудь дикарь подберется к моему горлу с отточенным лезвием.
— Дело твое. Еще месяца два-три и сможешь себе на голове соорудить такую шикарную прическу из косичек, что любой индеец умрет от зависти. А там и до проколотого носа недалеко.
Цирюльня была всего лишь очередным проявлением высокой культуры местных жителей. Архитектура, непривычная, но искусная живопись, сельское хозяйство раз за разом подчеркивали развитие индейцев. Центральную часть города пересекали ровные дороги. И даже за его пределами испанцы обнаружили два тракта. Один из них тянулся на юг, второй — на запад. Сделанные в виде длинных прямых насыпей из камней и щебенки, с отлично утрамбованным покрытием, они возвышались над уровнем окружающих полей, теряясь где-то за линией горизонта. Таким дорогам не страшны были ливни и непогода и по ним постоянно передвигались торговцы и путешественники.
Но все же наиболее занимательной сферой деятельности оказалась торговля. На базаре царил строгий порядок. Со временем испанцы выяснили, что на рынке есть специальные сановники, которые следят за тем, чтобы торг велся честно и без обмана. В городе находились специальные постоялые дворы, где останавливались купцы. Поскольку ни лошади, ни быки, ни верблюды здесь не водились, то таскать все приходилось просто на своих плечах. Торговый караван выглядел примерно так: длинная вереница носильщиков, каждый из которых несет на спине большой тюк. Носильщики как на подбор были крепкие, кряжистые и удивительно выносливые люди. Каждый из них мог нести ношу в треть собственного веса на протяжении целого дня.
Никакой единой валюты не существовало. Иногда шел простой прямой обмен, когда одни товары меняли на другие. Но все же некоторые предметы широко использовали в качестве денег: маленькие слитки меди, рулоны ткани, красивые мелкие ракушки или какао-бобы. Золота в этом регионе оказалось мало. Лишь небольшие партии этого металла в ювелирных изделиях попадались на рынке. Даже у местной знати золотых украшений было немного. Здесь выше всего ценился нефрит, а еще и вправду великолепные, длиной в руку взрослого мужчины, зеленые перья. Позволить себе такой плюмаж могли лишь самые богатые люди.
Какао конкистадоры оценили по достоинству. Перемолотые зерна заливали кипятком, добавляли соль, специи и в итоге получался пенистый, терпкий напиток, бодрящий и придающий сил. Иногда, наоборот, вместо соли добавляли мед и ваниль. Увидев, что белолицые чужаки не оценили спиртное, которое здесь делали из перебродивших растений, индейцы с тех пор поили их почти только какао. Испанцы поначалу не восприняли это как что-то необычное. Лишь со временем, вволю побродивши по базару и увидев, что здесь бобами расплачиваются как в Европе монетами, Фернан и Себастьян поняли, что их тут потчуют в буквальном смысле жидкими деньгами. Это в очередной раз стало поводом для вопроса — а почему к ним такое почтительное отношение?
Жизнь индейцев открывалась перед испанцами все больше. Многим загадкам находилось вполне обыденное объяснение, что, однако, не облегчало их понимания. Например, косоглазие, столь широко распространенное среди местного населения, оказалось искусственным. Конкистадоры приметили, что у маленьких детей перед глазами болтается какой-то шарик, привязанный к волосам ниткой. Шарик этот был невелик, не больше абрикосовой косточки, и ребенок постоянно косил на него глазами.
— Думаешь, из-за этого здесь половина людей косоглазых? — поинтересовался Фернан.
— Похоже на то, — задумчиво произнес Себастьян. — Постепенно глаза привыкают пялиться на этот шарик, после чего его снимают. У взрослых я ни разу не видел таких бусин. Меня больше интересует, зачем они это делают? Может, это какой-то оберег? Или украшение? Неужели индейцы не понимают, что дети вырастают и выглядят как дурачки?
— Взрослые стараются сделать потомков похожими на себя. Ох и странная здесь мода.
— Я однажды слышал, что в Африке есть племена, которые украшают головы куском мяса. Считается, что человек тогда выглядит просто неотразимым. Можно представить, какой нимб из мух и прочей мошкары окружает головы таких модников.
Некоторые процедуры были очень болезненными. Шрамирование, татуировки, сверление зубов, чтобы инкрустировать их камнями или ракушками. Не говоря уж о сережках, которые у индейца могли торчать чуть ли не из любой части лица.
Однажды испанцы стали свидетелями того, как мужчине прижигали кожу на макушке. Индеец, подвергнутый этой операции, сидел, стиснув зубами деревяшку, крепко сцепив ладони, и стоически переносил боль. Он не был связан, не пытался сопротивляться или отбиваться. Рядом с ним суетился экзекутор. Держа в руках небольшую раскаленную медную пластину с деревянной рукоятью, он со знанием дела прикладывал ее к голове. Раздавалось шипение, в воздухе распространялся запах горелой плоти. Затем мастер или палач — конкистадоры не знали, кем считать руководителя процедуры — отнимал пластину и любовался результатом. Затем подогревал свой инструмент в огне и снова прикладывал к голове сидящего перед ним человека.