Закат Пятого Солнца

Штаб Юрий

Себастьян подошел к зверю, легонько коснулся рукой носа, провел пальцами по клыкам.

— Острые! — изумленно поведал он.

Фернан не ответил. Он наконец-то нашел того, кто был олицетворением всей местной религии. Позади ягуара, упершись спиной в каменную стену, возвышался идол. Как будто сошедший с фрески. Вырвавшийся из тесных рамок нарисованной картины, чтобы встретить нарушителей его покоя. Куда выше человека, с искаженным как будто от муки лицом, обвитый змеями, с толстыми и бугристыми, словно древесные ветви, руками. Гонсалес замер, высоко вскинув голову,

с вызовом глядя на изваяние.

«Вот и прошли дни твоей славы! Никто больше не возносит тебе молитв, никто не ползает в пыли у твоих ног, вымаливая снисхождения. Ты забыт и покинут. Ты уже даже не демон! Просто заключенное в камне воспоминание! Тебе из него не вырваться! Ничего не осталось от твоего культа!»

Фернан и сам не мог впоследствии вспомнить, были ли это лишь мысли или же он вслух бросил эти слова в гротескное лицо идола. Испанец поднял меч и ударил острием в нос гранитной маске, как будто закрепляя брошенные слова вызова.

Истукан, естественно, не ответил. Глубоко посаженные глаза, скрывающиеся под нависшими бровями, терялись во мгле. Но неверный свет факела заставлял их оживать. Зрачки как будто вспыхивали, со злобой глядя на ничтожно маленького человека, дерзнувшего бросить ему вызов.

«Не зазнавайся, — как будто говорил этот взгляд. — Я стою здесь уже сотни лет. Целый город был воздвигнут людьми, которые называли меня богом. Воздвигнут во славу мне! Что для меня год? Или два? Или десять? Ты даже не в состоянии повредить моему каменному обличию, поскольку побоишься испортить свой меч. А я простою здесь еще века. Когда тебя давно уже не будет на свете, я все так же буду вкушать покой своего несокрушимого жилища, ожидая, когда же вернутся те, кто снова наречет меня богом. Те люди опять начнут приносить мне жертвы, признавая мое безграничное могущество. Вновь на алтарях прольется кровь и свежие сердца усладят мой взор»

Именно такие слова воображение нашептывало разгоряченному Фернану Гонсалесу.

— Не будет тебе никаких жертв, — уверенно прошептал он. — Храбрые испанские воины изгнали грозных мусульман из пределов своей родины. Неужели ты думаешь, что ваши кровавые культы перед нами устоят? Неужели надеешься, что мы будем спокойно смотреть на те дьявольские ритуалы, которыми вы тут тешитесь?! Ваша мелочная и жестокая религия пуста и бессмысленна. И я тебя не боюсь.

Факел начал трещать и плеваться искрами, огонь его ослабел. Гонсалес обеспокоенно оглянулся. Себастьян пытался зажечь от него второй факел, но тот никак не хотел одеваться в огненные покровы.

— Что происходит, черт возьми?! — бормотал Риос. — Древесина почти сухая. Воздуха ему не хватает, что ли?

Выхватив из-за пояса пригоршню смолистых щепок, он сумел зажечь их и почти сразу же факел погас. Крошечное пятно света, как у самой маленькой свечи, не разгоняло мрак, а лишь подчеркивало его торжественную черноту.

Фернан поневоле занервничал. Он оглянулся по сторонам. Тщетно! Вокруг совершенно темно. Испанец взвесил меч в руке, подсознательно ожидая атаки. Рядом возвышалась неподвижная громада идола.

«Ты сначала попытайся выбраться отсюда, чтобы призвать на помощь своих братьев. Не из этих земель, даже не из этого города, а хотя бы из храма!» — прозвучало в голове у Гонсалеса.

Он яростно встряхнул головой. Воображение разыгралось. Не может иметь власти этот проклятый демон там, где есть истинно верующий человек!

— Я еще вернусь! — яростно прошептал он, погрозив клинком истукану, укрытому тьмой.

Но слова словами, а в глубине души Гонсалес признавал, что победа вовсе не на его стороне. Сколько на Юкатане городов, где кровавые жертвоприношения остаются нормой? Что же, пока придется отступать!

— Фернан, идем отсюда. Похоже, здесь слишком застоявшийся воздух и потому огонь плохо горит. Не хотелось бы выбираться на ощупь!

Следуя за ничтожным, растворяющимся в черной пустоте пятном света, Фернан медленно отступал назад, в любое мгновение ожидая нападения из тьмы. Меч был занесен для удара. А воздуха и впрямь не хватало. Прерывистое дыхание двух человек разрезало тишину. Вереницы нарисованных индейцев злорадными и торжествующими взглядами провожали ретирующихся испанцев. Дерзкие чужаки уходили и никто больше не осмелится осквернять их святыню.

«Это чужая территория, — думал Фернан. — Нас здесь терпят лишь до поры до времени. До сих пор ни местные жители, ни жара, ни голод или жажда, ни даже грозный ягуар не смогли нас убить. Каковы же будут следующие опасности, подстерегающие на пути?»

Тьма давила со всех сторон, выталкивая путников оттуда, где им было явно не место. Через какую-то минуту они выбрались из давно оставленного верующими храма. На улице сияло солнце. То самое солнце, которое индейцы так старательно потчевали людскими сердцами. Даже лишенное такой диеты, оно ничуть не утратило яркости своего света. Оказавшись снаружи, конкистадоры вздохнули с облегчением.

— А может быть, у меня просто факел отсырел? — задумчиво произнес Себастьян. — И поэтому мы чуть не остались в темноте? Чертов сезон дождей! От влаги спасения нет.

Фернану казалось, что его друг просто отчаянно пытается найти хоть какое-то объяснение такой яростной атаке тьмы, затаившейся в мертвых залах храма. Версию, которая позволит успокоиться и поверить, что всему есть разумное толкование.

— Но ведь смолистые щепки горели нормально, — заметил Гонсалес.

— Их я заготовил сегодня утром из сердцевины сухой ветки, — ответил Риос. — А факел сделал несколько дней назад. Видимо, он отсырел в сумке.

Фернан не стал спорить. Он пожал плечами и уставился на темный дверной проем храма. Там царила чернота, густая, как смола. Это была территория, где чужаков не жаловали. Входить туда еще раз не имело смысла, да испанцам и не хотелось больше этого делать.

— Все как я и говорил, — облизав пересохшие губы, сказал Себастьян. — Город покинут уже давно, в храме пусто. Нужно двигаться дальше.

— Не терпится покинуть это гиблое место?

— Честно говоря — да. Брошенные дома выглядят пугающе и неестественно, как не погребенные тела.