Закат в Лиссабоне
Шрифт:
— Я сказал глупость? — спросил он.
— Нет, правду.
Она убрала ноги, поднялась и прошла в ванную комнату. Когда через минуту Зулмира вернулась, то сразу залезла под простыню, словно неожиданно застеснявшись своей наготы. Или своей красоты?
— Спасибо, — поблагодарил ее Дронго, — чувствую себя гораздо лучше. Не обижайся на меня, пожалуйста, я иногда говорю неприятные вещи.
— Ты абсолютно прав, — возразила она, — об этом часто думаю. Как мы приходим в этот мир и как мы из него уходим. Моя бабушка рассказывала, что ее мать была женщиной редкой красоты. Сам вождь племени считал для себя честью быть ее мужем. А потом она постарела и
— Не люблю разговоров о смерти, — нахмурился Дронго. — Именно поэтому я впадаю в меланхолию, когда вижу женскую красоту. Она всегда исчезающая натура. У тебя есть дети?
— Нет, — как-то растерянно улыбнулась она, — пока нет. У меня был друг, мы с ним встречались несколько лет. Но потом его убили. Он поехал в Кейптаун, и его убили прямо на автобусной остановке.
— Он был белым?
— Да. Тоже врачом. И всегда боролся за права черных. Можешь себе представить?
Он всегда был против расовой сегрегации, До сих пор больно вспоминать. Он искал любые оправдания политике Мугабе, даже когда весь мир начал осуждать порядки в нашей стране. Белых фермеров убивали вместе с семьями, а правительство не только не защищало никого из них, но, наоборот, поощряло подобные действия. Вы чем-то похожи, только ты сильнее. Сколько тебе лет? Ему было сорок четыре.
У Дронго похолодело внутри.
— Мне тоже, — сказал он. — А тебе? Сколько тебе лет?
— Двадцать девять. Через два месяца будет тридцать. Это очень много?
Он стянул простыню чуть ниже и положил руку на ее грудь.
— Нет, — сказал он. — Тебе говорили, что ты очень красивая женщина?
— Говорили, — улыбнулась она, — всегда говорят. Только после смерти моего друга я думала, что мне не стоит жить. Так было горько. И так несправедливо. Я приняла целый флакон снотворного, чтобы заснуть и не проснуться. Помню, как летела в каком-то темном тоннеле. Впереди был свет. Яркий, манящий. И ощущение тепла, уюта, радости… Да, да, радости. Я летела к этому свету и не чувствовала ни боли, ни сожаления, ничего. Только умиротворение и радость. Такой свет бывает по утрам, когда солнце поднимается над горизонтом и освещает все вокруг. И ты чувствуешь, как вся природа радуется, что солнце вернулось.
Дронго убрал руку. Зулмира невесело улыбнулась:
— Но меня откачали. Когда я пришла в себя, то сначала решила, что я уже на другом свете. Потом поняла, что все еще здесь, и начала кричать. Было больно и страшно. Не знаю зачем я тебе это рассказываю? Все произошло три года назад, а кажется, так давно… Потом я уехала в Индию, много путешествовала, побывала в Непале. И вернусь в прошлом году. Так что теперь я не боюсь смерти. Иногда во сне вижу, как снова лечу по этому тоннелю. Я знаю, как там хорошо…
— Не нужно… — попросил Дронго, — ничего там хорошего нет. И тоннеля никакого нет. Это остатки нашего сознания, какие-то затухающие ритмы в нашем мозгу. Не нужно туда торопиться, Зулмира…
— Ты не веришь в другую жизнь? — поняла женщина.
— Нет, — ответил Дронго. — Больше всего хочу поверить в возможность вечного существования моего сознания — в любом, пусть даже измененном, трансформированном виде. Но я не верю. Ни в переселение души, ни в другую жизнь, ни в эти тоннели со светом. Прости меня, если делаю тебе больно. Я слишком большой прагматик. Иногда думаю, что даже с некоторым перебором.
— Тебе трудно жить, — сказала она, глядя
— Да. — Он хотел снова протянуть руку, но не стал этого делать. — Поэтому я люблю жизнь во всех ее проявлениях. И ценю красоту как подлинно ускользающую натуру. И ненавижу смерть.
Она приподнялась на локте и приблизила к нему свое лицо.
— Ты сильный, — прошептала она. — Не многие люди способны так честно признаться в подобном. Всем бывает страшно, когда они об этом думают. Люди просто сходят с ума от одной мысли, что «там» может ничего не быть. Значит, все напрасно? Значит, мы просто уходим в песок и становимся едой для червей? Неужели ты действительно так думаешь? Это так обидно…
— С точки зрения Бога, мы были созданы для чего-то более возвышенного, чем стать добычей червей, — ответил Дронго, — но я не знаю для чего. И скорее всего никогда не узнаю. Это и есть самый большой секрет нашего существования. Может, кто-то решил поставить эксперимент, наделив нас сознанием? Или мы всего лишь случайный сбой в развитии Вселенной, и вокруг нас на миллиарды световых лет нет ни одной живой души. А возможно, мы созданы неким космическим Разумом, который наблюдает за нами с холодной усмешкой с высоты своих миллиардов лет знания и расстояния. Я не имею ответов на эти вопросы. И даже не уверен, что хочу их получить. Может быть, сами ответы окажутся непостижимыми для моего разума. И вообще, как можно с моей точки отсчета представить себе Вселенную? Не имеющую границ — ни пространства, ни времени. Ведь в нашем земном мире нет таких нечеловеческих измерений… — Дронго замолчал, посмотрел на женщину и вдруг, улыбнувшись, добавил: — только знаю, что иногда творения Бога бывают столь совершенными, как ты… — он наклонился и поцеловал ее. — В конечном итоге вся Вселенная держится на женской красоте.
— Когда ты бываешь серьезным, я начинаю тебя бояться, а когда начинаешь шутить, думаю, что ты вообще не человек. Может, ты инопланетянин?
— Не знаю, пока не замечал.
— Ты снова шутишь. — Она потянула его к себе. — Куда ты поедешь завтра на экскурсию? Ты уже выбрал, в какую группу ты хочешь попасть?
— Только в ту, где будет представитель вашей страны.
— Но тебя нет в списке, — рассмеялась она. От нее сладко пахло карамелью. Он снова поцеловал ее в губы.
— В каком списке? — не понял Дронго.
— Нас еще днем распределили по группам, — пояснила она. — Наша группа завтра отправляется в Эшторил. Сначала мы осмотрим стадион, а потом поедем в сам Эшторил.
— Какой стадион? — снова не понял Дронго. — При чем тут Эшторил? Разве заседания конгресса будут не в Лиссабоне?
— Ты ничего не знаешь! — засмеялась Зулмира. — Завтра работа конгресса заканчивается в пять часов вечера. И все желающие сразу поедут на экскурсии. Нашу группу повезут на местный стадион, а потом в Эшторил, где для нас организуют ужин. А еще один торжественный совместный ужин будет в день закрытия конгресса.
— Подожди, про ужин ты мне потом расскажешь. Значит, всех делегатов распределили по группам, которые поедут на экскурсии. — Он напрягся, и она это почувствовала. Чуть отстранившись, Зулмира испытующе взглянула Дронго в глаза.
— Почему ты так нервничаешь? Если тебя включили в другую группу, я попрошу Эстелу перебросить тебя к нам…
— Спасибо. Меня очень интересует Эшторил. Значит, ты завтра поедешь в Эшторил.
А до этого, как ты сказала, вы заедете на местный стадион. Стадион в Лиссабоне, верно?