Закат викинга
Шрифт:
– Не хватало учиться лаять еще и по-собачьи, – сказал он. – Это, по-моему, самый трудный язык на свете, тем более что надо при этом и хвостом вилять. А где я его возьму?
Овладевать иннуитским языком было не намного легче. Викинги пытались учить его, сидя долгими зимними вечерами у огня. Масляные лампы чадили, а тюленьи туши не добавляли воздуху свежести.
Единственным утешением было то, что примитивный язык иннуит состоял из очень малого количества слов, и постепенно викингам стало удаваться выразить кое-какие свои просьбы, хотя правильное произношение давалось с трудом.
Надо сказать, что женщины проявляли большое терпение и все повторяли и повторяли одно и то же слово, пока даже тугодум Ямсгар Хавварссон не запоминал хотя бы самое основное.
Но языком дело не ограничилось. Еще викинги научились стремительно бегать в толпе охотников с копьем наперевес и добывать моржей и тюленей на просторах ледяного моря.
Часто они пробегали милю за милей в лунном сиянии. Потому что в этих краях зимой была сплошная ночь, а день и вовсе не наступал. Добыв моржа, они помогали тащить его к стойбищу, где женщины угощали их горячей тюленьей печенкой наравне с другими.
– Теперь еще остается выучить тюлений язык, – пошутил как-то Груммох. – Я съел столько тюленьего мяса, что уже и сам наполовину превратился в тюленя.
Но он не стал произносить речи на тюленьем языке. Вместо этого он убил медведя.
Все произошло совершенно случайно. Если бы Груммох знал, что готовит ему судьба, то наверняка постарался бы в этот момент оказаться в другом месте. Не дурак же он подвергать себя такому риску! А случилось вот что.
Однажды Груммох, находясь на дне ловчей ямы, вбивал острые колья из китовых костей. Иннуиты покрывали такие ямы тюленьими шкурами и засыпали снегом. Если белый медведь проваливался в яму, острые колья неизбежно протыкали его. Ловчие ямы обычно делались на медвежьих тропах.
Груммох забил кол и поглядел наверх, ожидая, что кто-нибудь из иннуитов подаст ему следующий. Но тут обнаружилось, что никого из них там наверху, на краю ямы, нет и протянуть ему очередной кол некому. Но зато… зато там стоял огромный белый медведь величиной с самого Груммоха. Он пристально глядел на человека, без остановки мотая головой на своей гибкой, как змея, шее.
Груммох никогда не уклонялся от драки. С медведем, так с медведем. Но на этот раз он слегка растерялся, потому что в руках у него не было никакого другого оружия, кроме костяного колышка. Тем не менее он обратился к медведю с речью, призывая его спуститься вниз и выяснить, кто из них более достоин называться настоящим мужчиной или настоящим медведем, уж как там медведь пожелает на это взглянуть. Медведь не откликнулся на его призыв, сделанный на хорошем норвежском языке. Тогда Груммох перешел на ирландский. Но зверь продолжал стоять, где стоял, беспрерывно качая головой и скалясь, точно предлагал Груммоху воспеть белизну и крепость медвежьих зубов.
– Нет уж, – сказал ему Груммох. – Не дождешься. И если ты такой дурак, что не можешь понять, что тебя приглашают спуститься, тогда я сам к тебе поднимусь.
На этот раз слова прозвучали на языке иннуитов. Викинги часто теперь пользовались этим языком, даже обращаясь друг к другу, особенно из вежливости в присутствии хозяев, не понимавших по-норвежски.
Похоже, этот язык был белому медведю более доступен, чем норвежский или кельтский, потому что как только Груммох начал карабкаться наверх по склону ямы, медведь стал медленно спускаться вниз.
«Воины» встретились как раз на половине пути и оба разом кувырнулись на дно ямы. Медведь был много тяжелее Груммоха и, падая, подмял викинга под себя.
Хотя Груммох оказался внизу, он понял, что узкая яма – это его преимущество в данной ситуации. Это было, конечно, несправедливо, но Груммох тем не менее не стал терять времени. Он пустил в ход костяной кол, который с такого малого расстояния послужил ему не хуже стального меча.
Оба «воина» издавали такое страшное рычание, что иннуиты прибежали и, стоя наверху, нацелили стрелы на медведя.
– Не стреляйте! – крикнул им Груммох. – А то еще ненароком пришпилите меня к земле, вместо медведя!
Но стрелять не понадобилось, потому что минуты через три Груммох выпростался из-под обмякшего медведя и выбрался из ямы.
– Ну, я на сегодня работу кончил, – сказал он, обращаясь к Яга-Кага. – Теперь пошли кого помоложе, пусть вытащат медведя из ямы.
Чтобы поднять тушу медведя наверх понадобилось двенадцать «троллей». Сам Груммох был почти невредим, если не считать нескольких глубоких порезов на руках и на груди. Сам он назвал их «пустяковыми царапинами», однако на пути к стойбищу все же рухнул, потеряв сознание. Чтобы поднять его, тоже потребовалось ровно двенадцать иннуитов. Так что и медведь, и Груммох в стойбище прибыли на санях одновременно. Женщины принялись горько оплакивать раны викинга: они боялись, что медвежьи когти испортили прекрасную татуировку у него на груди.
С этого времени Груммох получил имя «Медвежий человек». И ему было предложено немедленно взять в жены любую из иннуитских девушек по собственному выбору. Но от этой чести он отказался, заявив, что не пристало изящной девушке из иннуитов брать в мужья такого неповоротливого верзилу, тем более, что он весь набит скверными привычками и ложится спать, не снимая сапог.
Его отказ стоил девушкам многих слез, но потом они с ним согласились и решили не проситься за него замуж, подарили ему ожерелье из лисьих зубов, спальный мешок из тюленьей шкуры, украшенный голубыми бусинками из мыльного камня, и маленький топорик из моржового клыка, насаженный на рукоятку из кости нарвала.
А старая колдунья, бросив тюленьи кости, предрекла Груммоху, что он в конце концов сделается великим вождем.
– Ну да, – прошипел Торнфинн Торнфиннссон, которому кроме маленьких тюленят ничего ни разу добыть не удалось, – не иначе как великим вождем собак!
Он таким образом собирался пошутить. Но, забывшись, высказал это на языке иннуитов, и собаки его расслышали. Когда же, погнавшись за ним, они наконец от него отстали, то на Торнфинне не осталось и клочка от его штанов. Таким образом у своих соплеменников он получил прозвище Торнфинн Бесштанный.
Но Груммох так и не сделался великим вождем иннуитов. Потому что в дальнейшем произошло следующее.
Когда стаяли снега, а лед сделался мягким и податливым под теплым дыханием нарождающейся весны, к стойбищу, причалил огромный каяк. В нем находились два иннуита, но из другого племени. Они были настолько худы, что, казалось, их кости просвечивают сквозь кожу. И были они так слабы, что сидели в своем каяке неподвижно, точно покойники. Их оттуда вынесли на руках и отогрели возле огня в ледяном доме.