Закат викинга

Триз Генри

– Вот они твои тролли, Груммох, – сказал Харальд. – Хотел бы я поглядеть на героя, который бы с ними управился одним только боевым топором. К тому же наше оружие – в хижине, и не так-то нам легко до него добраться.

Груммох стал медленно подниматься на ноги.

– Пойду и укокошу парочку дюжин голыми руками, – сказал он. – Может, они тогда отвяжутся.

Но едва он успел подняться на колени, как шестеро троллей опустили свои гарпуны ему на грудь, не проронив ни звука и не меняя выражения щелочек-глаз.

Груммох снова сел, уже далеко не

уверенный в том, что сможет осуществить свое намерение.

Тогда один морщинистый тролль выступил вперед, странно переставляя ноги, обернутые в заячьи шкуры и оленью кожу. В руках он держал палицу, сделанную из челюсти нарвала, на конце которой торчал моржовый клык. Оружие это выглядело довольно грозно. Он обошел всех викингов, пристально глядя в лицо каждому, точно никогда в жизни не видел таких людей. Его сопровождали четыре собаки с загнутыми хвостами, они тщательно обнюхивали воина, возле которого тролль останавливался.

Викинги сидели неподвижно, точно окаменели. Никому не пришлась по вкусу эта палица, да и нюхающие собаки с загнутыми хвостами тоже. Харальд показал глазами, чтобы его люди не шевелились.

Затем в конце концов старый тролль вернулся к своим и стал им что-то говорить резким голосом, выражаясь короткими, отрывистыми словами и в паузах взмахивая палицей.

Один из троллей забил в маленький барабан, и тогда все остальные стали подскакивать вокруг костра, медленно и ритмично, точно в каком-то дурном сне, потряхивая своими гарпунами.

Наконец, когда от всего этого зрелища холодный пот выступил на лбу у викингов, странный танец прекратился, и старый тролль снова вышел из толпы вперед.

Он стоял, освещенный огнем костра и бил себя ладонью в грудь, приговаривая:

– Яга! Kaгa! Яга! Kaгa!

– Мне кажется, он сообщает нам свое имя, – сказал Груммох. – Объяви ему свое имя, брат.

Харальд поднялся осторожно и неторопливо, чтобы не навлечь на свою голову острые пики троллей, Он тоже похлопал себя по груди и произнес:

– Харальд Сигурдссон! Харальд Сигурдссон!

Тролль прислушался, но казалось, ничего не понял. Харальд повторил свое имя еще несколько раз, пока оно не зазвучало довольно комично, и Харальд подумал, зачем это боги нарекли его таким дурацким образом.

Наконец старый тролль вроде бы уловил что-то и указывая на Харальда произнес:

– Рольд Сгун! Рольд Сгун!

Харальд закивал и заулыбался, стараясь хоть как-то выйти из этого странного положения.

Старый тролль обвел рукой, завернутой в меха, всех своих собратьев и сказал:

– Иннуит.

– Он говорит, что этот народец называет себя иннуитами, – шепотом пояснил Груммох.

– Это даже я разумел, дружище, – ответил Харальд. – Ну а дальше-то что будет?

Но этого вопроса и задавать не следовало. Старый тролль вдруг залаял, точно тюлень во фьорде весенней порой, и в ту же секунду иннуиты бросились на викингов и связали им руки тонкими ремнями из оленьей кожи. Они проделали это так молниеносно, что воины не успели даже защититься.

– В

жизни не встречал таких прытких людей, даже в Миклагарде, – сказал Харальд. – Если только они, конечно, люди.

Вот так Харальд Сигурдссон и его викинги попали в плен к иннуитам, как раз в то время, когда собирались покинуть Гренландию на «Длинном Змее».

8. СТОЙБИЩЕ

Никогда в дальнейшей жизни не забывали викинги это долгое путешествие к северу. Они проделали его привязанными к саням, которые тащили собачьи упряжки, и сидя в длинных кожаных челнах, которые плыли на север, огибая выступающую мысом землю и чернеющие фьорды. Иннуиты обращались с пленниками неплохо, засовывали им в рот китовый жир, хотели они того или нет, и закутывали в медвежьи шкуры, как только начинало темнеть и холодать.

Главный «тролль» Яга-Kara часто подходил к ним, изучая их лица и дотрагивался, как бы сравнивая, то до их длинных прямых волос, то до своих густых седых прядей, то до жестких черных волос своих соплеменников. Потом он обходил всех викингов, приподнимая им веки и вглядываясь в их светлые глаза с близкого расстояния. Можно было подумать, что он считал варягов незрячими.

Гудбруд Гудбруссон заметил:

– В жизни не встречал я человека, от которого так бы разило медведем.

– В жизни я не передвигался так медленно, – вступил в разговор Торнфинн Торнфиннссон. – Они проходят за неделю расстояние, которое можно преодолеть за день. И что они бороздят эти несчастные фьорды на своих странных посудинах?

Где бы иннуиты ни останавливались на ночь, они выстраивали маленькие пирамидки из камней, и под камнями оставляли китовый жир и рыбу, чтобы их охотникам, если придется вдруг забрести в эти края, было чем подкрепиться.

Викинги, привыкшие к солонине и сушеной рыбе, с трудом переносили такое количество китового жира. Многих тошнило, когда их заставляли есть жир или начинавших протухать полярных куропаток. Причем иннуиты ели птиц едва ощипанными и сырыми.

Если кого и рвало от этой пищи, то и в том не было для него спасения. Старый «тролль» тут же пролаивал что-то, как тюлень, и его подручные тут же бежали и снова запихивали пленнику в рот тухлую куропатку, только бы он не остался голодным.

– Если я когда-нибудь вернусь домой, – не уставал повторять Груммох, – в жизни не стану есть мяса. Ни сырого, ни вареного. Ни разу не гляну ни в один рыбий глаз. Буду питаться только ячменным хлебом и свежим молоком, прямо из коровьего вымени.

– Человеку на краю земли не пристало говорить о будущем, – обычно отвечал на это Харальд. – Может, у нас и нет никакого будущего, кроме того, что мы здесь имеем. Во веки веков. Только китовый жир, да тухлые куропатки, да кожаные лодки, да каменные пирамидки. И больше ничего!