Закат
Шрифт:
Некоторые лампы под потолком еще горели. Ни один магазин не работал, все полки были пусты, на витринах виднелись приклеенные к стеклу рукописные объявления: «ЗАКРЫТО НА НЕОПРЕДЕЛЕННЫЙ СРОК».
Тяжелый стон поезда, прибывающего на нижнюю платформу, неожиданно придал Эфу сил. Он вскинул на плечо сумку с вещами Норы и госпожи Мартинес и стал прокладывать путь в толпе; сама Нора поддерживала мать, чтобы та не упала. Вестибюль был забит людьми, и все же Эфу нравилось давление толпы: ему давно не хватало этого ощущения тесноты, он почти забыл, каково это – быть индивидом, окруженным человеческой толчеей.
Впереди стояли, выжидая кого-то, солдаты Национальной гвардии. Они выглядели изнуренными, совсем выдохшимися, и тем не менее солдаты внимательно вглядывались в лица проходивших мимо людей. А ведь Эфа по-прежнему разыскивала полиция! И это не говоря уже о том, что сзади за поясом брюк у него был пистолет с серебряными пулями.
Ясное дело, что общение с Национальной гвардией не входило в планы Эфа, поэтому он довел своих подопечных только до высоких синих колонн и оттуда показал им выход на перрон амтраковского поезда.
Мариела Мартинес казалась испуганной и даже немного рассерженной. Толпа раздражала ее. Два года назад у Нориной мамы, в прошлом – патронажной медсестры, диагностировали болезнь Альцгеймера с ранним началом. Иногда Мариела думала, что Норе все еще шестнадцать лет, и тогда женщины спорили, кто кого должен слушаться. Однако сегодня госпожа Мартинес была тиха, подавлена и погружена в себя – судя по виду, погружена очень глубоко. Казалось, Мариела чувствовала себя словно рыба, выброшенная на берег, и то, что она очутилась так далеко от дома, сильно тревожило ее. Никакого злословия в адрес давно почившего мужа, никаких требований, чтобы ее немедленно нарядили для вечеринки. На Мариеле был шафранного цвета капот, поверх которого ее заставили накинуть дождевик; седые волосы, заплетенные в толстую косу, тяжело ниспадали на спину. Зак ей очень понравился, и всю дорогу до вокзала Мариела держала мальчика за руку. Зак был тронут до глубины души, хотя душа его разрывалась на части.
Эф присел на корточки перед сыном. Мальчик отвернулся, словно отказываясь принимать то, что сейчас произойдет; ему очень не хотелось произносить слова прощания.
– Ты поможешь Норе с госпожой Мартинес, договорились? – произнес Эф.
Зак кивнул.
– Почему обязательно девчачий лагерь? – спросил он.
– Потому что Нора когда-то была девочкой и она туда ездила. Вы там будете втроем, больше никого.
– А ты? – быстро спросил Зак. – Ты когда приедешь?
– Надеюсь, очень скоро.
Эф положил свои большие ладони на плечи Зака. Мальчик тут же вскинул руки и вцепился в локти отца:
– Обещаешь?
– Скоро. Как только смогу.
– Это не обещание.
Гудвезер сжал плечи мальчика, пытаясь продать ложь подороже:
– Обещаю.
По виду Зака Эф сразу понял: покупка не состоялась. Он чувствовал, что Нора внимательно смотрит на них.
– Обними меня, – сказал Эф.
– Зачем это? – Зак даже немного отпрянул. – Я обниму тебя, когда приедешь в Пенсильванию.
По лицу Эфа скользнула улыбка.
– Ну, тогда просто чтобы поддержать меня.
– Не понимаю, зачем нужны эти…
Гудвезер притянул сына поближе и крепко обхватил руками. Мимо них вихрем неслись люди. Мальчик попытался высвободиться, но как-то не всерьез; отец еще раз стиснул его, поцеловал в щеку и отпустил.
Эф поднялся в полный рост. Теперь перед ним возникла Нора, она мягко толкнула его в грудь и оттеснила на несколько шагов. Карие глаза девушки сверкали, она буквально сверлила Эфа взглядом.
– Скажи наконец, что ты задумал? Что конкретно собираешься сделать?
– Я собираюсь сказать тебе «до свидания».
Нора стояла очень близко к Эфу – ни дать ни взять возлюбленная, расстающаяся со своим ненаглядным, – вот только костяшки пальцев она сильно вдавила ему под самую грудину и еще поворачивала руку в ту и другую стороны, словно ввинчивая кулачок в живот.
– Ну? После нашего отъезда – что ты собираешься делать? Мне надо это знать.
Эф посмотрел мимо нее на Зака – тот стоял возле Нориной мамы и с сознанием долга держал ее за руку.
– Хочу попробовать остановить этот ужас, – сказал Эф. – А ты что думала?
– Я думала и думаю, что уже слишком поздно, и ты это знаешь. Поехали с нами. Если это ради старика – имей в виду, я испытываю к нему те же чувства, что и ты… Однако все кончено, мы оба понимаем это. Поехали с нами. Попробуем перегруппироваться. Продумаем следующие шаги. Сетракян поймет.
Гудвезер просто физически ощущал, с какой силой Нора тянет его за собой, – он чувствовал эту тягу куда острее, чем боль от костяшек, впившихся ему в грудную кость.
– Здесь у нас все еще есть шанс, – сказал он. – Я верю в это.
– У нас, – с нажимом произнесла Нора, давая понять, что имеет в виду их двоих. – У нас тоже все еще есть шанс. Если мы сейчас оба выберемся отсюда.
Эф стянул с плеча последнюю сумку и повесил ее на плечо Норы.
– Здесь оружие, – сказал он. – На случай, если возникнут какие-либо неприятности.
На глаза Норы навернулись слезы ярости.
– Знай, если ты тут скончаешься, наделав глупостей, я – клянусь! – возненавижу тебя навеки.
Он коротко кивнул.
Нора поцеловала Эфа в губы и крепко обхватила его в прощальном объятии. Внезапно ее рука наткнулась на рукоятку пистолета, заткнутого за пояс. Глаза Норы потемнели. Она откинула голову, чтобы взглянуть Гудвезеру в глаза. На какую-то долю секунды он подумал, что сейчас Нора выдернет пистолет и заберет его себе, но вместо этого она снова прильнула к Эфу и уткнулась ему в лицо так, что губы оказались возле самого уха. Щека Норы была мокрая от слез.
– Я уже ненавижу тебя, – прошептала Нора.