Закипела сталь
Шрифт:
— А это что? — Ольга увидела на столе альбом и открыла его.
О том, что Шатилов рисует, сказал недавно Иван Петрович («Видел карандашные этюды его работы. Прекрасно! Какой молодчина!») и пообещал упросить Василия показать их Ольге. Она перелистала несколько страниц.
Внимание приковал первый же попавшийся карандашный рисунок — снайпер, поджидающий за пнем врага. Фон был сделан небрежно, как бы не в фокусе, а лицо выписано с такой скульптурной четкостью, что, казалось, выступало из бумаги. Удивительно схвачен прищур глаз и напряженная складка рта, как
— Это по-настоящему хорошо, Вася.
— Не знаю. Поедемте, Оля.
Василий помог Ольге надеть пальто, и они вышли.
Пока Шатилов, пряча автомат от любопытных взглядов, ехал с Ольгой в трамвае до конечной остановки, они услышали подробный отчет о вечере встречи с бойцами. Рассказывали о старом горновом, поцеловавшем бойца, о Марии Матвиенко и о вальцовщике сортопрокатного цеха, произнесшем короткую, но сильную речь, которую он, Шатилов, не слышал, обуреваемый вспышками самых различных чувств.
Какая-то девушка восторженно делилась с подругой.
— Больше всех мне понравился Шатилов. Стройный такой. Стал во фронт — и боец ему на плечо автомат. И сказал, как отрезал: «Не посрамлю оружия!»
— Он женатый?
— Наверно, да.
— Эх, все хорошие парни женаты!
Ольга радовалась за Василия. Хотелось повернуться, шепнуть: «Да вот тот, о котором вы говорите, и вовсе он не женатый», — и посмотреть, какое это произведет впечатление.
«Хороший он, — думала Ольга. — Порой резкий, но бесхитростный и скромный. И как рисует… А ведь молчал, никому не говорил».
Когда на последней остановке вышли из вагона, Ольга заметила:
— Однако у вас много поклонниц…
Шатилову хотелось сказать, что ему, кроме нее, никого не нужно, что ничьи похвалы и нежные взгляды не могут сравниться с одним ее теплым словом. Но он только ласково посмотрел на свою спутницу.
Молча шли по улице, испытывая неловкость от любопытных взглядов прохожих. Несколько мальчишек увязались вслед — им очень хотелось рассмотреть оружие — и без всякой надежды клянчили: «Дяденька, дай стрельнуть».
За последними домиками, спрятавшимися в тени деревьев, начинался лес. Улица переходила в широкую, блестевшую накатом дорогу. По обеим ее сторонам тесно стояли худенькие березки, удивительно белые, будто выбеленные, с редкими родимыми пятнами темной коры, сливаясь своими ветвями в плотный бахромчатый массив. В спокойные мягкие тона осеннего увядания врывались багряные пятна кленов, словно зажгли чьи-то невидимые руки сигнальные костры.
Давно уже Василий не бродил по чащам, полянам и сегодня полной грудью вдыхал ароматный воздух, настоянный на хвое, березовой коре и прелых лесных травах. Он шел, жадно озираясь по сторонам, словно искал что-то, шел размашисто, крупно, Ольга едва поспевала за ним. Запыхавшись, она остановилась.
— Ух, устала! Сколько еще идти, Вася? Любая береза — мишень.
— Что
— Но это Урал, Вася. Деревьев здесь достаточно: они на дрова идут.
— Лучше просеку найдем. Там должны быть пни.
Вырос Василий в донецкой степи и, казалось, полюбил ее безраздельно. Но побывал в армии и вернулся оттуда влюбленным в лес. Властная, величавая ширь степи по-прежнему оставалась родной, привычной, на ее просторах легко дышалось, хорошо думалось, но глазам скоро становилось скучно, и они невольно искали лесные пейзажи.
Вскоре, и вправду, встретилась просека, попался и первый пень, неумело спиленный ступеньками. Свеженькая веточка буйно рвалась от него к небу. Оставляя влажную бороздку, вразвалку ползла по срезу небольшая улитка, вытянув что было силы рожки. Ольга сняла ее, и она тотчас нырнула под свою спасительную броню. Василий выбрал пень повыше и пошел прикреплять мишени. В защитной куртке, в сапогах, с перекинутым через плечо автоматом он был похож на партизана. Достав из кармана четвертушку бумаги, приколол ее кнопками, вернулся к Ольге и с сосредоточенным выражением вскинул автомат. Ольга невольно вспомнила лицо снайпера. «Как же точно схватил он напряженность позы», — подумала она.
Сухо щелкнул выстрел. На открытом воздухе он показался слабым. Василий рванулся к мишени, за ним, заразившись его азартом, побежала Ольга, царапая ноги о сухие ветви.
Листок был пробит точно в середине.
— Браво, браво! — похвалила Ольга и захлопала в ладоши.
Пошли обратно. Ольга взяла автомат, но долго не могла к нему приспособиться. Ей, стрелявшей на занятиях в институте только из малокалиберной винтовки, было неудобно держать автомат за диск. Наконец она выстрелила, но в мишени по-прежнему зияло одно отверстие.
— Что ж, Оленька, оружие вам не знакомо, к нему привыкнуть надо, — успокоил ее Василий. — Долго не цельтесь. Взяли на мушку — и бейте.
Снова возвратились.
— Мы скоро тут тропинку пробьем, — улыбнулась Ольга. — Ох, попадет мне сегодня от мамы! Так прохладно, а я в носочках пошла. — Она сокрушенно посмотрела на свои загорелые ноги в белой паутине царапин и стала снимать приставшие к пальто репьи.
— А вот меня ругать некому… — с нескрываемой грустью отозвался Шатилов.
После четвертого выстрела девушка попала в угол листа и с шутливой гордостью посмотрела на своего инструктора.
Карие глаза Ольги, осветленные солнцем, сияли той беспричинной радостью, которая овладевает человеком, когда он юн и все лучшее у него впереди.
Выстрелил Василий. Они пошли не спеша, уверенные в хорошем результате, но третьей пробоины на листке не оказалось. Шатилов ожидал, что Ольга рассмеется, но она только сказала:
— Бывает…
— Нет, не бывает. — Шатилов стал на колени и показал пальцем на среднее отверстие. Только сейчас Ольга заметила: оно было похоже на сплюснутую восьмерку.