Заклинатель дождя
Шрифт:
– Потухни, форель! – Комар соскочил со своего места и ударил Санька по лицу скрюченными пальцами. – Вернись на шконку! Или по темному кифу соскучился?
Санек принял удар как должное, не защищаясь, только укорил:
– Э-эх, что вы за люди. Разве вы в лесу по законам волчьим росли? За что же вы так с другими лютуете? Словно проклятая нелюдь…
– Людь да нелюдь! – Комар покрутил у виска пальцем. – У нашего чеканутика крыша совсем надвое разошлась!
– Присаживайся, раз сам пришел, – Николаич кивнул Ивану на табуретку подле себя. – Посмотрим, что ты за фрукт.
«Эх, был бы у меня теперь кастет!» – подумал Иван. И вдруг в кармане пижамы его рука наткнулась на извивающиеся стальные змеиные кольца. Нет, это невозможно… Он же выронил его в заброшенном цехе ремзавода… Кастет там соскользнул с пальцев и растаял где-то на заваленном мусором полу светящейся звездочкой!
– Ну-так, керя, будешь в трухаловку шпилить? – поддел Комар.
– Сначала расскажи, что за игра… – Иван пропустил пальцы в змеиные кольца кастета. – Тогда и посмотрим, стоит ли с вами дело иметь! Не ты ли сам сказал, что у вас все санитары отняли?
– Ну ты, паря, даешь! – хмыкнул старик с наколками на обеих руках. – Базар-то держишь лихо, да только как после разбегаться станешь, мы еще поглядим!
Комар стал объяснять правила:
– Берешь, значит, в кулак пуговицу, а потом вскрываешь масть. Кто зашел весомей, тот собирает пуговицы, хорошенько их перетряхивает и кидает. Все, что на ряху, то есть на лицевую сторону, выпадет, идет банкующему, а что обратной – то в игру. А потом лупи пуговицей по остальным. Перевернешь – твой фарт, а коли нет – зола!
– А если проиграю, тогда что? Здесь хоть и не тюрьма, только ведете себя все ровно что зеки.
– А ты разве цинтовался, чтобы рассуждать, как зеки мы живем или как свободные люди здоровье свое в санатории поправляем? – Николаич вытащил из кармана горсть разноцветных пуговиц и вывалил их на тумбочку. – Играешь или нет?!
Большие перламутровые пуговицы от женских шуб, изящные от кофточек и простые, с четырьмя дырочками, затертые пластмассовые обмылки, некогда бывшие пуговицами у дешевого пальто. Сколько ж прошло людей через больничную трухаловку?!
Иван принялся решительно откручивать от пижамы пуговицы, держащиеся на честном слове:
– Выиграю, поможете сбежать отсюда? Сегодня!
– Об чем базар! Ломанешь отсюда, только тебя кумовья и видели! – Комар радостно хлопнул в ладони и облизнулся. – Сам-то что на кон ставишь?
– Знаете сами, что у меня нет ничего! Мне просто очень нужно сегодня выбраться отсюда! Понимаете, у моей мамы больное сердце, а она даже не знает, где я нахожусь, что со мной.
– Забота о матери – дело святое! Так что будет тебе сегодня фарт! – Николаич похлопал его по плечу. – А что на кон поставить… Было бы желание, а чего отдать, найдется всегда! К примеру, в каптерке у санитаров спирт имеется. Сходишь да и возьмешь!
– Ага! – радостно закивал Комар. – В каптерку через шнифт можно слазить. Ты вон сам из себя как фитиль, только юркнешь – и в дамках! На окнах-то решеток нет, дело-то без труда замастырить можно!
Была, не была!
– Ставлю пуговицы от моей пижамы! Николаич сгреб пластмассовые кругляшки, сосредоточенно потряс их и небрежно кинул на тумбочку.
– Так не пойдет! – Иван ударил ладонью по наколотым пальцам Николаича. – Зачем подцепляете мою пуговицу?! Ногтем на мизинце! Нечестная игра!
Николаич ухмыльнулся в лицо:
– Здесь серьезные люди катают, и фраера чесать не станет никто. А вот если ты, черт из мутной воды, решил шевелить хвостом, так мы тебе очки быстро на место вставим. Чтобы другим неповадно было!
– Николаич! – Комар махнул перед глазами Ивана растопыренными пальцами. – Об чем базар! Захамничал фазанчик, кидануть решил! Чего тумакать понапрасну? Загнать его под шконку!.. Порешу, паскуда! – Комар выхватил из кармана алюминиевую ложку, размашисто ударил Ивана в грудь отточенной ручкой.
Ивану показалось, что в него плеснули кипятком. Из-под распахнутой, лишенной пуговиц пижамы побежала тоненькая кровавая струйка.
– Значит, вы так?! – рука Ивана скользнула в карман, к спасительному кастету, но провалилась в пустоту. Карман порван…
– Дави его! Гаси!
Остервенелые крики. Яростные удары. Тяжелая и мучительная тьма…
Голос, словно юркая змейка, выскользнул из подсознания, заставляя Ивана прислушиваться к нему, продираясь через забытье. Он завораживал старой, размеренной русской речью. Он читал стихи, но не для кого-то, а себе, произнося слова вслух, чтобы насладиться звуками, негромко плачущими отчаяньем:
Ничего здесь никому не нужно,Потому что ничего и нетВ жизни, перед смертью безоружной,Протекающей как бы во сне…Как хорошо… Как правильно… Словно обо мне…
Иван с трудом открыл глаза. Небольшая комната с единственным оконцем, да и то по самую форточку забитым фанерой.
– Прошу, продолжайте дальше!
– А «дальше» не было, – голос ответил неожиданно близко, из-за спины. – Смертельно отчаявшийся поэт здесь поставил троеточие и уронил перо на лист. Был забыт и покинут всеми, как теперь, Иван, ты.
– Кто здесь?!
– Друг… Сиди, Ванюша, не вставай. Досталось тебе сегодня…
– И не только сегодня, – Иван пытался угадать, кому же мог принадлежать этот таинственный, чарующий голос. – Все никак не могу вас узнать. Или из-за того, что вот уже вторые сутки меня нещадно бьют по голове?
– Да ты меня и не мог раньше слышать, – успокоил голос. – Мы знакомы заочно. А вот теперь и свидеться довелось!
– Свидеться! В такой темени я и руку-то свою разглядеть не могу. А тут еще вы тумана нагнали… Вышли бы к окошку? Здесь, у форточки, хоть немного свет от фонаря попадает.