Заклинатель драконов
Шрифт:
Энгариэл! — мягко произносит он. — Инфернелинг! Крокодильчик! — Ферн кажется, что это может быть именем прирученного зверя. Некоторое время ничего не происходит, но человек не выказывает нетерпения, хотя Ферн чувствует, что Эзмордис разочарован. Затем что–то нарушает гладкую поверхность воды, по ее поверхности к берегу движется рябь в форме острого угла. Существо вырастает, его слабые крылья приподымают гибкое тело, с которого сверкающими каплями скатывается вода. Длиной он, наверное, двенадцать —четырнадцать футов, больше похож на змею, в самом широком месте его можно охватить двумя руками. У него вздернутый нос и очень большие глаза, его чешуя сияет свежестью юного зеленого цвета, края крыльев, которыми еще не пользовались, чуть толще папиросной бумаги. Он с видимым удовольствием приближается к человеку, как к любимому хозяину, который долго отсутствовал. Его раздвоенный язык лижет протянутую руку, каждая из его частей делает это по–разному.
Он готов? — спрашивает Эзмордис.
—Готов, — говорит Заклинатель драконов. Теперь он начинает медленными, ритмическими движениями гладить шею зверя, и тот поднимается, изгибает голову назад, по низу горла и живота пробегает странная дрожь. Он бьет хвостом, крылья полностью раскрываются и машут в воздухе, отчего смерчем взвивается пыль. В широко разинутой пасти сверкают острые зубы. У него роскошная глотка. И вот со звуком удара молнии вырывается первое пламя, столб его вырастает до пятидесяти футов, затем пламя тускнеет и исчезает в теле дракона. Внутренний огонь озаряет каждую чешуйку, поэтому все существо раскаляется докрасна, и взмахи крыльев отрывают его от земли. Глаза, прежде темные, озаряются рубиновым светом. Затем он опускается на землю и начинает остывать, его бока становятся бронзовыми, зеленый цвет юности исчезает. Горло его пульсирует и издает то ли рычание, то ли мурлыканье.
Все хорошо, — говорит Рьювиндра, глядя не на демона, а на дракона.
Назови его, — приказывает Эзмордис.
Время не пришло.
Назови и привяжи его ко мне. Для этой цели я даровал тебе долгий сон и длинную жизнь. Исполни свою обязанность в нашей сделке.
Я сделал больше того, что должен был. Я украл яйцо и уничтожил остальные яйца, из всего выводка Сенексисс спасен этот один, последний в роду драконов. Я нашел монастырь, где, как я знал, яйцо никто не увидит и не потревожит. Я был там, чтобы оно могло дозреть. Я взял малыша и заботился о нем до тех пор, пока — по твоему приказу — не принес его сюда. В моих руках он выдул свой первый огонь, при мне он впервые поднялся в воздух. Все сделано ради тебя. А теперь хватит. Я отдал свой долг.
Только я могу решать, когда твой долг уплачен. — Голос Эзмордиса звучит так сухо, что кажется смертельно опасным, это не просто гнев.
Ты не можешь меня запугать — нет, даже ты меня не запугаешь. Ты слишком нуждаешься во мне. — На лице человека гордость, наглость и холодность. В этот момент Ферн понимает, что любит его, и ее сердце сжимается от страха, незнакомого ему. — Дракона нельзя привязать. Он — не раб, с ним нельзя фамильярничать, драконы самые свободные из всех свободных созданий. С ними может разговаривать лишь истинный Заклинатель. И благодаря тебе я тоже последний в своем роду. Я пережил своих предков, и кровь моей семьи смешалась с менее чистой кровью. Другого такого, как я, ты не найдешь. Убьешь меня — потеряешь связь разума с драконом, и все планы, которые ты вынашивал в течение этих пустых столетий, окажутся неосуществленными.
Мы договаривались так, что это я буду управлять драконом, — говорит Эзмордис очень мягко. — Ты хочешь… нарушить обещание.
Ты можешь управлять им — если вообще применимо это слово — только через меня. Я назову его по своему выбору, когда для этого придет время, — повторяет он и не повинуется, сохраняя бесстрастность. У него горячая кровь, но холодный характер. — Нашей сделки больше не существует. Я выполнил свое обещание.
Так и быть, — шепчет Старейший, но от этого шепота содрогается земля, — ты подписал своей кровью наше соглашение, и оно не может быть нарушено, однако ты хочешь его нарушить. Несмотря на твой Дар, ты ничтожней, чем смертные. Ты хочешь брать, брать и брать, но ничего за это не платишь. Будь уверен, что в свое время я потребую то, что мне причитается. А теперь — пусть дракон останется безымянным, пусть растет. Освободи его.
Он не домашняя кошка, которую можно отпустить, и ты это со временем поймешь, — говорит Рьювиндра. При этом он глядит на дракона, и тот дотягивается до щеки Заклинателя, чтобы лизнуть его перед уходом. Он вздымает крылья, которые тут же начинают двигаться, будто бы радуясь этому, и затем погружается в озеро. При его погружении от воды поднимаются клубы пара, и тут же воды смыкаются над ним. Их поверхность снова неподвижна.
—Так и быть, — говорит Эзмордис, и горы дрожат от его голоса. Очертания руки и плеча размываются, острым конусом темноты поднимаясь над бунтовщиком. Заливающий долину свет солнца становится красным, каждый камень отбрасывает острые, как пики, тени. — Нашего соглашения больше не существует. Плата за него — вот все, что тебе остается, и все, что ты теперь собой представляешь. Потому что я должен найти кого–нибудь из твоего рода, чтобы он занял твое место — место урода с нечистой кровью. Но его мастерства должно хватить на то, чтобы довершить
Черный человек стоит неподвижно.
Я могу позвать дракона.
Он молод и еще очень уязвим, и огонь его пока не имеет должной силы. Он умрет вместе с тобой — и, поверь мне, я готов скорее увидеть его мертвым, чем неподвластным мне. Зови его!
Лай не отвечает. На фоне красного солнца его силуэт выглядит очень стройным и высоким.
—Так и быть.
Эзмордис кричит:
— Придите! Создания Эзмордиса! Идите ко мне и питайтесь.
И тут из каждой тени, из каждой ямки, из каждой щелочки, из тишины и пустоты, разных форм и расцветок — идут они. Они — косматые и безволосые, мертвенно–бледные и усыпанные красными пятнами, покрытые зеленой тиной и серым мхом. Некоторые из них без ушей, у других уши летучих мышей, видны и безглазые, и с множеством глаз, некоторые с крысиными усами, иные — с усиками жуков или с бородавками мухоморов. Их великое множество, и трудно различить особенности каждого. Это существа, созданные воображением наркомана или в горячечном бреду, но у каждого есть огромный рот, и рот этот широко разинут, и повсюду свисают мокрые языки, блестят острые зубы, и со всех губ стекает слюна.
Рьювиндра Лай по–прежнему неподвижен. Он вытаскивает из–за пояса нож, свое единственное оружие. Обнаженный клинок так же черен, как и рука, и кажется ее продолжением. Но оружие так ничтожно по сравнению с тем, что к нему движется. Изображение приближается, и наконец он смотрит прямо на Ферн, в его голубых глазах яростный огонь отчаяние. И в этот момент Ферн знает, что он видит сквозь Время и Реальность, минуя опасность и смерть — он видит ее. Она почти понимает, что он хочет сказать своим взглядом. В этой встрече глаз возникает связь более сильная, чем любовь, такая же глубокая, как пространство под Древом. Я тебя потом узнаю, говорит взгляд в то мгновение, которое еще осталось до его кончины.
Вся стая огромной волной накидывается на него, только блики на черной коже пляшут в месиве злобных тел.
Он погибает почти мгновенно. Ферн не слышит ни плача, ни крика, только звуки чавканья, жадного скрипа зубов. Во все стороны разлетаются разогнанные части тела, которые тут же подхватывают другие твари. Зубы перемалывают кости. Она смотрит и не может оторваться от жуткого зрелища, она должна досмотреть до конца. Моргас, Сисселоур, Древо, опасность, подстерегающая ее и ее друзей, — все забыто.
— Что теперь ты думаешь о своей сделке, Рьюниндра? — бормочет Эзмордис, и тень его исчезает, и солнце проглатывают челюсти долины. Темнота укрывает дикую оргию, и все заволакивается дымом. Ферн тихо вздыхает и отползает на свой тюфяк. Сворачиваясь там, как эмбрион в утробе матери, она дрожит, ее бьет озноб.
На следующий день Ферн решает найти черный фрукт и посмотреть, созрел ли он.
Теперь Ферн без помех приходит и уходит, Моргас больше ее не останавливает и не спрашивает, зачем она выходит. Моргас уверена, что Ферн подчинилась своей судьбе. Иногда Сисселоур, крадучись, следует за ней, но не потому, что думает, будто их ученица способна на бунт, ей кажется, что она по натуре легко подчиняется или что они сделали ее такой. Сисселоур же доставляет удовольствие внезапно мягко тронуть Ферн за плечо и что–то шепнуть на ухо или неожиданно схватить ее нервными пальцами. Но Ферн научилась узнавать приближение Сисселоур, у нее при этом по затылку бегут мурашки. Когда же Ферн идет навестить один особый фрукт, она старается, чтобы никому не удалось это заметить. Моргас все время исследует фрукты, проверяет, не поспели ли они. Она обращает особое внимание на те, кожа которых темнее других, воображение подводит ее, когда она возвращается к тем, которые показались ей темными, надеясь, что это тот, который она ищет. Урожай зреет только на нижних ветвях, может быть, Древо на верхних выращивает что–то другое. Если Моргас не удается дотянуться до какой–нибудь головы, то она посылает на разведку сороку. Многие мелкие птицы не любят и боятся ведьму, они как–то особенно щебечут при ее появлении, но сороки ей подчиняются, приносят светлячков для освещения пещеры, исполняют всяческие поручения. Сороки здесь очень большие, это хулиганы с острыми клювами, их обычное черно–белое оперение заканчивается по краю крыльев голубой полоской. С Моргас сотрудничают не только сороки. Однажды Ферн наблюдала, как рядом с ведьмой кричал ястреб, в другой раз это была гигантская сова. Эта сова ей что–то напоминает, что–то путающее, но она не может вспомнить, что именно.