Заклинатель драконов

Сигел Ян

Нет.

Он изучает ее лицо, желая постичь правду, не уверенный в том, что видит.

Ты все равно — моя Должница. Запомни это колдунья. Однажды я явлюсь за долгом.

Я знаю. — Она целует его в щеку, он вздрагивает. — Спасибо.

— Теперь иди. Туннель тебя выведет. Иди вверх, все время вверх.

И она бежит по камням, вверх по склону, собрав всю свою энергию для последнего рывка. Она тяжело дышит, а свет становится все ярче и ярче, наконец она уже не видит земли у себя под ногами, но все идет и идет, ослепленная, ничего не видящая, и вот почва совсем уходит из–под ног, и она проваливается,

проваливается в сияние.

Глава двенадцатая

Ферн с трудом выбиралась из глубочайшего сна. Она осознавала, что никогда еще не спала так крепко. В попытках проснуться ей казалось, что она выбирается из вязкой патоки, при этом отчаянно борется с липкой чернотой. Наконец в ту минуту, когда она уже была готова открыть глаза, ей пришло на ум, что она слишком много выпила и то, что сейчас происходит, — это похмелье. Она не могла бы вспомнить, что с ней случилось, но, должно быть, о ней позаботилась Гэйнор. И вот она подняла веки, и увидела комнату, в которой прежде никогда не бывала, и поняла, что лежит в больничной кровати. В комнате светло–голубые стены, сильный запах цветов, в окна струится свет заката. Это клиника. Шок был так велик, что у Ферн заболел живот. Она попыталась сесть, но даже не смогла поднять голову. Она увидела трубочки, опутывающие ее, и пляшущую зеленую линию на мониторе. И потом, с огромным облегчением, увидела Рэггинбоуна. Его капюшон был откинут, и он разглядывал ее с таким выражением лица, которого она никогда прежде не замечала у него. Во взгляде смешались его преклонный возраст, усталость, и слабость, и участие. Волосы его стояли дыбом, будто он нарочно взлохматил их, а лицо прорезало столько же морщин, сколько линий в джигсо из тысячи кусочков.

—Я, должно быть, была ужасно пьяна, — сказал Ферн. Голос ее был очень слабым, чуть громче шепота.

—Ужасно, — эхом откликнулся Рэггинбоун. Через минуту она спросила:

—Почему я здесь? Что, была автомобильная авария?

—Ты была больна, — ответил Наблюдатель.

—Больна? Но… — Отдельными фрагментами возвращалась память. — Я собиралась выйти замуж. Я сегодня выхожу замуж.

—Это было на прошлой неделе.

—О!.. — Она попыталась это осмыслить. — А я… вышла замуж?

—Нет.

По какой–то причине, которую Ферн все еще не могла осознать, она почувствовала себя чрезвычайно уютно. Ее разум пытался справиться с ситуацией, но это было слишком сложно, и она просто тихо лежала, дав волю своим мыслям плавать там, где им заблагорассудится. Зеленая линия на мониторе вела себя нормально, поэтому Рэггинбоун не стал звать медсестру, хотя сначала хотел это сделать. Его, похоже, слегка удивило, что у Ферн не болит обожженная рука, но доктор говорил, что повреждены нервы, и, возможно, рука до сих пор еще ничего не чувствует.

Чуть позже девушка сказала:

Какая–то путаница. А где все остальные?

Ну, твой отец был здесь ночью, и сейчас он дома, отдыхает, спит. Он скоро вернется. Уилл и Гэйнор… где–то, а Маркус Грег в Лондоне, он сегодня дежурит.

Маркус?

Твой жених, — пояснил Рэггинбоун.

Ну да, — пробормотала Ферн. — Я и забыла… как плохо.

Рэггинбоун не понял, относится ли ее последнее замечание к забывчивости или к отсутствию Маркуса.

Появилась

суетливая медицинская сестра в белой шапочке.

—Она пришла в сознание, — сказал Рэггинбоун. Сестра воскликнула:

Боже! — и наклонилась над кроватью, всем своим видом выражая профессиональное удовлетворение. — Как вы себя чувствуете? — начала она и, не ожидая ответа, продолжила: — Пожалуй, я дам что–то обезболивающее, вам, должно быть, больно.

Обезболивающее?.. — Ферн подумала и решила, что сестра не в своем уме. — Нет, спасибо. Будьте любезны, уберите от меня все эти трубочки.

Боюсь, что не смогу этого сделать. Когда придет доктор…

Уберите это. Пожалуйста.

Вы просто лежите и отдыхайте. А вот, когда придет доктор…

Если вы это не уберете, — голос Ферн был слаб, но решителен, — я вытащу все эти иголки, и эти электроды, и этот проклятый катетер сама.

Сами вы себе только навредите.

Мне все равно. Ну, а если и наврежу… то вы принесете мне эти обезболивающие. Делайте же то, что я прошу!

Вижу, что тебе лучше, — мягко сказал Рэггинбоун, стараясь не рассмеяться.

Нервно оглядываясь на Наблюдателя, сестра наконец приступила к выполнению своих обязанностей. Рэггинбоун решил отодвинуть стул, на котором сидел, от кровати, чтобы не мешать сестре, и в этот момент его нога коснулась чего–то частично спрятанного под кроватью. Его быстрый взгляд скользнул по мешку ручной работы, сшитому из лоскутов крепкой ткани, а внутри явно был заметен какой–то предмет сферической формы. Рэг–гинбоуна зазнобило, когда он сдвигал мешок за шкаф, ведь он точно знал, что, когда пришел в комнату, мешка здесь не было.

Освободившись наконец от медицинских аппаратов, Ферн заметила кое–что еще.

—Почему у меня забинтована рука? — резко спросила она (разве сестра не упоминала о ее руке?).

—Вы — вы обожгли ее…

Ферн попыталась это понять, но ей не удалось. Повязка раздражала, с рукой ведь все в порядке, но она слишком устала, чтобы продолжать борьбу с больничными «властями». Сестра, благодарная за передышку, проверила пульс, температуру, предложила выпить немного воды и, с чувством исполненного долга, отправилась писать отчет. Рэггинбоун задвинул мешок с глаз долой и стал ждать.

Кэйрекандал, — вымолвила наконец Ферн — она назвала его именем, которое раньше никогда не употребляла, — что со мной произошло?

Ты поехала с Гэйнор поужинать, это был ваш девичник, ты слишком много выпила…

Я знаю об этой выпивке.

…и отключилась. Тебя доставили домой, но ты не просыпалась. В глубокой коме ты пролежала здесь целую неделю. Вчерашним вечером у тебя на левой руке появился сильный ожог.

Как?

Я надеялся, — сказал Наблюдатель, — что ты мне расскажешь…

Мне снился сон, — начала свой рассказ Ферн, пытаясь собраться с мыслями. — Очень сложный сон. Там было Древо… и ведьма — две ведьмы… и человек с черным лицом… дым… и — да — огонь…

После этого она долго молчала.

Робин появился одновременно с доктором, обнял дочь, чуть не заплакал и все повторял одну и ту же фразу: «Ты должна была позвонить», чем очень затруднял медицинское обследование.

Ферн настаивала, чтобы ей наконец разрешили сесть, и терпеливо выдержала все манипуляции доктора.