Заклинатель змей. Башня молчания
Шрифт:
Во всем мусульманском судебнике, даже в частях о браке, семье, ни разу не упомянуто слово «любовь». Все предусмотрено: как жениться, как разводиться, как делить имущество и детей. Кому и сколько и за что заплатить. О любви же - ни звука! Бред какой-то...
Он услыхал за спиной чье-то легкое трепыхание. Повернулся: на подоконнике, уронив крылья, стоит и трясется воробей. Что-то неладное с ним. Омар подошел взглянуть, в чем дело.
Большая, колюче-сухая крошка, из тех, что поэт, как всегда, рассыпал на широком подоконнике, застряла у воробья во рту. Ни проглотить ее не может, ни выбросить, бедный. Стоит и трясется, явно пропадает. Крылышки беспомощно трепещут. Даже взлететь не способен.
– Эй, ты что, помираешь?
– Омар слегка хлопнул его по дрожащей спине.
Крошка выпала. Воробей вспорхнул на ветвь соседской чинары и зачирикал, довольный.
Забавный случай.
Омар повеселел. Он поставил столик на место, аккуратно сложил на нем бумагу, водворил туда же перо и чернильницу. Вытер мокрой тряпкой пятно на ковре. Но грязный след от чернил на чистом ковре, конечно, остался.
– Э, ладно! Купим когда-нибудь новый ковер. Если возникнет такая необходимость.
Он отправился на Шелковый базар, к старому знакомцу Музафару, которому гадал по звездам.
– Дай мне отрез на халат. Лучшего шелка, зеленого.
– Жениться надумал?
– Что, похоже?
– Помолодел, похорошел. Обычно ты ходишь в чем попало. А тут новый халат, да еще шелковый. Дай бог! Может, остепенишься.
– Вряд ли... Все стараются меня переделать! Зачем? Бесполезно. Какой я есть, таким и останусь до конца. Неужели не можете потерпеть еще каких-то жалких двадцать пять - тридцать лет?
С отрезом шелковой ткани под мышкой он постучался к соседке. Хоть и не положено мужчине входить в дом, где одни женщины. Э, пусть. Есть предлог.
Ему открыла Эль-Мирра. Испугалась: «Ох!» - и убежала. К Омару вышла хозяйка.
– Простите, - смутился Омар, стараясь не глядеть на ее открытое, в глубоких морщинах лицо. Когда-то, видать, она была очень красивой. Вообще тюрки красивый народ. Особенно заречные.
– Ничего!
– сказала она резко.
– Я уже и сама забыла что женщина. Всю жизнь тяну мужскую лямку. С посредником, который сбывает мои халаты, торгуюсь, как базарный сквернослов. Проходи, сосед.
В углу, на широкой доске, Эль-Мирра деревянным молотком часто и крепко простукивает швы на готовом халате чтобы их сгладить. Могла бы и оставить на время работу. Нет, видно, нельзя. Этот глухой ровный стук Омар слышит каждый день, с утра до вечера. Но терпит его. Ибо знает: стучит Эль-Мирра. Она подает ему весть о себе.
На него не взглянула, отвернулась при тетке с положенной скромностью.
– Заказ принес, - развернул Омар свой шелк.
– Простите, сам зашел, - женщин в моем доме нет.
– Обзаведись, - нахально сказала швея.
– О!
– Она с удовольствием встряхнула блестящую ткань.
– Подкладку сама подберу подходящую. Нарядный будет халат. Но зачем такой одинокому человеку?
– Чтобы перестать быть одиноким, - с усмешкой ответил Омар.
– Жениться хочешь? Хорошее дело. Давно пора. Э!
– осенила ее догадка.
– Да ты никак свататься к нам заявился? Ха-ха! Я в первый же миг поняла: пришел неспроста. Нужен халат - мог бы готовый купить на базаре. С его-то деньгами. Кто же из двух тебе приглянулся?
– Она покосилась на Эль-Мирру.
– Женись на мне, я лучше. Я человек взрослый, серьезный. Тебе под стать. Не прогадаешь.
Омар, удивленный столь грубой ее прямотой, тихо сказал, чтоб не обидеть:
– Я бы... рад. Но ремесло у вас... слишком громкое.
– Он кивнул на молоток Эль-Мирры.
– Я стука и грохота не выношу.
– Какое есть!
– сказала она злобно.
– Себя кормлю и эту дармоедку. Перестань, дура, стучать!
Эль-Мирра отложила молоток, безмолвно понурилась.
– Но она же вам помогает?
– Все равно обуза! Бремя тяжкое.
Омар, увидев, с кем имеет дело, сказал напрямую:
– Я бы мог освободить вас от этого бремени.
– Да? Так бы сразу и сказал!
– Грубые губы старухи расплылись в гнусной улыбке.
– Сколько дашь?
Будто халат продает...
– Сколько просишь?
– невольно огрубел и Омар.
Он поймал на себе больной взгляд Эль-Мирры, душа у него заплакала от жалости к ней. Тут же взять бы бедняжку на руки, к сердцу прижать...
– Пятьсот золотых, - твердо сказала соседка, - и купишь мне лошадь и повозку. И наймешь молодого слугу.
– Пятьсот не могу, - ответил Омар, прикинул в уме, сколько денег у него осталось.
– Дам двести динаров. Лошадь купить, слугу нанять - согласен. Хотя зачем они тебе? Ну, молодого слугу, положим, можно к чему-нибудь приспособить, - сказал он ехидно.
– А лошадь?
– Всю жизнь мечтала лошадь иметь. Двести? Сойдет. Ход пробьешь между нашими дворами.
– Нет. Это - нет.
– Ну, ладно. По рукам, что ли?
Ей и не снилось такое счастье.
– По рукам!
Хлопнули по рукам.
– А халат, - спохватилась старуха, - как, будем шить?
– Не надо, - махнул рукой Омар.
– Возьми отрез себе. Дарю.
– Вот спасибо!
– Старуха живо спрятала отрез в сундук.
Омара неприятно поразило, каким волчьим взглядом, исподлобья, проводила Эль-Мирра драгоценную ткань и затем уставилась на тетку...
Без всяких свах обошлось! Эль-Мирра проводила его до калитки. И, спеша, чтоб не заметила тетка, радостно кинулась на шею.
– Ночью приду, - шепнула она возбужденно.
– Купишь мне такой же отрез?