Заклинатель змей. Башня молчания
Шрифт:
Э, придумаем что-нибудь! Кого-кого, а ювелиров у нас - едва ли не больше, чем людей, способных купить их изделия. «Чего ты боишься?
– упрекнул себя Омар.
– Пуглив стал под старость. Времена Аль-Хазена прошли...»
Да, охладил он тут же свой пыл. Те времена прошли, настали другие, но чем они лучше? Так что не следует пренебрегать осторожностью.
Приказ свыше: бойся! Мы и боимся. Всех и всего.
Откроешь рот, навстречу - озлобленье,
Закроешь - навлечешь как тихий, подозренье...
Не лучше ли тебе, будь хоть святым,
Ни с кем не знаться, жить в уединеньи?
Рад бы! Но - не дадут. И здесь найдут, не оставят в покое. Это мы знаем.
Да и в какой тихой келье избавишься от страстей своих человеческих? От сомнений? Желаний? Мечтаний? От разума, черт бы его побрал!
«Ад и рай - в небесах», -
Нам толкуют ханжи.
Я, в себя заглянув,
Убедился во лжи!
Ад и рай - не круги во дворце мирозданья.
Ад и рай - это две половины души.
Что ж, в самом деле: оскопить себя, - как некий христианский изувер, и забиться, хныча, в пещеру?
Тьфу!
Ну, скажем, грех пить вино. С натяжкой, но скажем. Грех женщин любить молодых. Хотя... дело-то обоюдное. Мы это тоже знаем! Но - допустим. Грех красть, убивать, обманывать. Но мы этим и не занимаемся.
Но какой же, подумайте, грех - сделать хоть что-то человеку на пользу? Какой вред может принести правой вере увеличительное стекло?..
На базаре - новость:
– Слыхали? Убит Куджамыш - тюркский начальник, зять эмира Аргуша.
Пораженные:
– Кем?
С оглядкой:
– Теми... из Аламута.
Со вздохом:
– Ну, времена!
С опаской:
– То ли еще будет.
Злорадно:
– Так ему и надо...
Это случилось у входа в соборную мечеть, на глазах у многих правоверных. Убийцу тут же схватили. Его хотели казнить на месте, но окружной правитель Аргуш воспротивился:
– Нет уж! Прежде, чем он попадет в исмаилитский свой рай, я ему здесь, на земле, устрою ад...
Хашишина, после долгих истязаний, привязали к столбу на площади перед соборной мечетью, обложили хворостом и сожгли на медленном огне. Он умирал мучительной смертью, но с достоинством: не унижался, не каялся, не умолял его пощадить.
Аргуш не успокоился на этом. Он решил выместить злобу на жителях Нишапура. Зять был его любимцем, эмир не находил себе места.
Город кишел соглядатаями и доносчиками. Толпы конных воинов-туркмен с визгом носились по улицам. Хватали кого попало. Наверняка среди прохожих есть сторонники «шейха горы». Так называли в народе главу секты Хасана Сабаха.
Вломились к Хайяму. Их привел имам квартальной мечети.
– Это он?
– Он самый.
– Взять его!
Медлить нельзя. Ни секунды.
– Стойте!
– Омар вскинул над головой толстую книгу в черной обложке. Он всегда держал ее на виду, чтобы, если кто забредет, была под рукой. Предосторожность.
– Не прикасайтесь ко мне! Я под защитой корана...
Старший воин, с огромными, до ушей, красными от хны усами, на миг замялся. Увидев смущение начальника, выжидательно остановились другие.
Омар, не теряя времени, сунул им священную книгу:
– Передайте ее почтенному домулле. Пусть он наугад раскроет любую страницу и назовет любую главу и стих.
«Поташ твою соду! Я тебе покажу...»
– Давайте, - кивнул растерянный начальник скисшему имаму.
Коран - вещь серьезная. Его надлежит уважать, это он знает. Коран не сотворен людьми, он существовал предвечно. Книга хранилась под престолом аллаха и была передана богом пророку Мухамеду.
Священник вымыл руки в ручье, отер их, сунув накрест под мышки, бережно взял и раскрыл коран. И, надеясь подловить Омара, назвал злорадно главу и стих:
– Сура девятая, аят пятьдесят первый.
Грозный взгляд начальника.
Омар с его изумительной памятью легко произнес наизусть:
– «Скажи: не постигнет нас никогда и ничто, кроме того, что начертал нам аллах».
Удачный попался стих. Весьма к месту.
– Верно?
– строго спросил туркмен.
Имам, шевеля губами, как школьник, едва научившийся читать, медленно одолел данный стих - и подтвердил с огорчением:
– Верно.
Начальник молитвенно провел по темному лицу широкими ладонями, у него отвис левый ус. Он не стал подкручивать ус, справедливо сочтя это действие здесь и сейчас неуместным.
– Еще!
– приказал старший воин, довольно смешной, с перекошенными усами. Но Омару - не до смеха. Смех может смениться тотчас криком боли...
Имам с досадой перевернул страницы:
– Сура шестнадцатая, аяты сто двадцать шестой - сто двадцать седьмой.
Эх, как не терпится этой сопле уничтожить Омара Хайяма!
Поэт - сурово:
– «Если наказываете, то наказывайте соразмерно тому, что считается у вас заслуживающим наказания; но если будете снисходительны, то это будет лучше для снисходительных».
Везет!
– Безгранична мудрость аллаха!
– вздохнул начальник, потрясенный этой мудростью, и почтительно склонил перед Омаром голову. У него отвис правый ус.
Имам поскучнел:
– Сура восемьдесят пятая, аяты первый-третий...
У Омара голос зазвенел:
– «Клянусь небом, украшенным созвездиями зодиака, и днем предвозвещенным, клянусь свидетельствующим и тем, о чем он свидетельствует...»
Начальник попятился:
– Хватит! Мы не туда попали.
Концы его пышных усов сползли под увесистый подбородок.