Заклинатель змей. Башня молчания
Шрифт:
Но у них-то руки не отсыхают...
Самая худшая тварь на свете - человек, который плохо делает свое дело.
Рухнули кое-как скрепленные жерди лесов, Омар упал и разбил плечо. Видно, был перелом. «Заживет, некогда с ним возиться». И зажило. Но теперь приходится пить мумие и втирать в плечо всякую жгучую дрянь. Рука цепенеет, роняет перо.
Тут еще проклятое стекло. Омар никак не может привыкнуть к нему. Где-то оставляет, забывает. Долго ищет, ругаясь. Утомительно, когда пишешь, держать его всегда перед собой, сощурив левый глаз.
Зато он видит! Все-таки чудо это стекло. Отними от глаза - все плывет на странице. Поднеси - из белой мглы выступают четкие буквы...
Но работа застопорилась. Поэт опять сидит без денег. Разорила его Эль-Мирра. Поездка в Йезд поглотила остатки сбережений. В кладовой сохранились, правда, скудные припасы, он варил раз в день убогую похлебку.
Из дому, однако, не вылезал, не тащился деньги искать, занимать. К черту! Устал он бегать за деньгами. Пусть теперь они сами идут к нему...
Они пришли.
– Я - армен.
– С чем и поздравляю.
– Наша обшына тут... э-э... невелик, сто пятьдесят человек. Шьет... э-э... меховой шапка. Я продаю. Но базарный староста, пэрс, обижает нас, вымогает деньги. Ходу мне не дает, понымаешь? Затырает. Нужно писать прошение.
– Почему же ты направился ко мне, - разве на базаре мало грамотеев?
– Ты луче всэх! Я знаю. Ты - гусан... э-э... поэт. Я хорошо заплачу.
– Как тебя зовут?
– Мкртч.
– Как, как?
– Мкртч.
– Яснее!
– М-к-р-т-ч.
– О боже! Мр... кр... Ты что, погубить меня хочешь? У меня зубы выпадут, если я произнесу твое столь певучее имя. Несмотря на всю их крепость. И пальцы сведет навсегда, если его напишу.
– Не смэйся. У меня от твоего имени горло судорогой сводит. Я - не смэюс. Нэ в этом дело!
– А в чем?
– насторожился Омар. Он почувствовал, что армянин сообщит ему сейчас нечто важное, серьезное.
– Султан Баркъярук уступил Хорасан, Мэрв и Хорэзм брату Санджару. Царэвич на днях будэт здэс. Вэзирь - Фахр ибн ал-Мулк, одын из сыновэй покойного Нызама ал-Мулка. Мы хотым подат ему прошение.
– О! Вот это новость. Откуда ты знаешь?
– Мы все знаем. Надо знат, если хочеш жыт.
Омар отказался писать:
– Я не вижу. Обратись к другому.
– Он не хотел, чтобы кто-нибудь в Нишапуре увидел его стекло...
– И то верно. Посмотрим, чем все это обернется для нас.
– Хорошо, напишу. Давай рассказывай по порядку...
Затем явился сосед, художник Сафар, с которым они было поссорились.
– Угостишь? Тянет выпить.
– Чем? Сижу без фельса. Ты должен меня угостить! Ведь ты получил что-нибудь за своего Искандера? Или не заплатили?
– Хорошо заплатили. Но, знаешь, дом, жена и дети...
– А-а. У меня нет никого. И мне никто ни за что не платит.
– Не умеешь жить.
– Как не умею? Я знаю философию, астрономию, математику. Историю и географию. Я умею играть на дутаре, слагать стихи и лечить больных. Даже еду сам себе готовлю. Что еще нужно знать, чтобы жить уметь, - в вашем смысле?
– При эмире Аргуше состоит в придворных поэтах некий Хусейн Абдаллах. У него богатый дом, лошади, слуги. Окружен почетом, благоденствует.
– Окружен почетом? Благоденствует?
– Омар чуть не заскрипел зубами. Все тычут ему в лицо его неудачливостью. Надоело!
– Значит, он жулик, а не поэт. Честный поэт в наше время не может благоденствовать. Его удел - бедствовать.
– Брось свою никому не нужную книгу. Возьмись за торговлю, что ли. Скупай по дешевке у кочевников шкуры, продавай их местным кожевникам. Очень выгодно. Я этим занимаюсь.
– Не стыдно? Художник. Я - не могу. Я делал - и буду терпеливо и добросовестно делать то, что умею. То, в чем вижу свое призвание.
– Ну и сиди без фельса!
– Просижу. Не страшно.
Но и впрямь что-то нужно предпринять. Чтобы заработать приличную сумму. На мелких подачках за лечение больных и сочинение прошений не проживешь. То есть прожить-то можно, но эта пустая, глупая работа будет отвлекать его от главного - от многотрудной «Книги печали»...
«Жениться нам, таким-этаким, нельзя. Заниматься числами и звездами - тоже. Пить вино - запрещено. Четверостишия злые сочинять - опасно. Что же делать, чем жить? Э!
– осенило его.
– Едет Санджар. Преподнесу ему хвалебную поэму. Разве я не знаю правил стихосложения? Не съел собаку во всех этих ритмах и рифмах? Многим нос могу утереть. Получу хорошую награду - и освобожусь от дурацких забот о еде и дровах. Одежды, - той, которую я имею, простой, грубой, но прочной, мне хватит надолго:
Хорошо, если платье твое без прорех.
И о хлебе насущном подумать не грех.
А всего остального и даром не надо, -
Жизнь дороже богатства и почестей всех.
Ну-ка, посмотрим, как это делается...» Омар взял с полки несколько тонких книжек. Сперва Рудаки, - о нем мы уже говорили:
Бухара - небесный свод, князь - месяц ясный,
В небе надлежит блистать ему.
Сойдет. Теперь - Фирдоуси:
Едва лишь младенец свой рот
материнским смочит молоком,
Лепечет он имя «Махмуд»
непокорным еще языком.
Это он - о султане Махмуде Газнийском, который после ссоры много лет преследовал его.
Фаррухи:
В окруженьи приближенных
шах великий и могучий.
Как он радостен сегодня!
Сколько солнца! Скрылись тучи!
Это - об удельном князьке Абу Музафаре, правившем Чаганианом. Фаррухи получил за касыду коня с царским убранством, две палатки, трех мулов, пятерых невольников, дорогую одежду, ковры - и целый табун жеребят в придачу...