Заклинатель змей. Башня молчания
Шрифт:
– Покажи руки.
Курбан показал.
– Да, похоже, ты каменотес. И хороший?
– Вроде неплохой.
– Можешь доказать?
Курбан, спокойно и уверенно:
– Могу.
– Сейчас?
– Хоть сейчас.
– Он оглядел груду белых камней, снесенных к подножью бугра, согласно кивнул сам себе, сказал: - Пусть мне дадут болванку.
– Эй, тащите!
– приказал «руководитель работ». «Сейчас посмотрим, какой ты каменотес, чем натер мозоли на руке: рукоятью тесла или рукоятью меча».
Принесли болванку - грубо обрубленную глыбу. Курбан провел пальцами по шершавому ноздреватому камню, сказал весело и пренебрежительно:
– Э! Легкий камень, мягкий. Я его с закрытыми глазами могу разделать.
– Он снял с плеча суму, опустился на корточки.
– Что там у тебя?
– насторожился «руководитель работ».
Кое-кто из людей, его окружавших, придвинулся ближе.
– Тесло.
– Мы найдем тебе тесло.
– Какой же путный мастер работает чужим теслом?
– удивился Курбан.
Он достал из сумы, порывшись в ней, свинцовый карандаш, медный угольник, бечевку с узлами. И увесистое тесло с толстой крепкой рукоятью, оплетенной давно залоснившимся ремнем, с хищным поперечным лезвием, острым как нож.
Да, это был инструмент мастера, отполированный до ясного блеска его мозолистой рукой. Ладный, удобный, сам ложащийся в ладонь. Им хоть камень теши, хоть бороду брей. Его хочется держать у груди, как дитя. Великолепное орудие труда.
– Я к нему привык, не могу без него, - улыбнулся Курбан светлой улыбкой.
– Оно понимает мою мысль, мой глаз, мою руку.
– Ты запаслив, - прищурился визирь.
– Неглупый, видать, человек.
– Я каменотес, - произнес Курбан, не поднимая глаз от сумы, в которую укладывал назад запасные чувяки, шерстяные белые носки, какие-то тряпки, что вынул перед тем, доставая тесло. Попутно отломил от черствой лепешки кусочек, отправил его в рот.
– Эй, принесите ему поесть, - распорядится визирь.
– Нет, не сейчас, - отказался каменотес.
– Поем - отяжелею, в сон потянет, будет уже не тот глазомер.
– Он сбросил кафтан, поправил широкий кушак, закатал рукава рубахи.
– Замерзнешь.
– Согреюсь.
Курбан легко подхватил громоздкий, кем-то уже до него давно откиркованный камень, поставил его удобнее, выше, на другие камни. Бечевкой измерил болванку, сделал на ней отметки свинцовым карандашом.
В долине дул режущий ветер. Множество людей, ежась и кутаясь в халаты и шубы, молча стояло вокруг и, бессознательно завидуя Курбану, любовалось им, его крепким, хорошо сбитым телом, уверенным взглядом, неторопливыми точными движениями.
Все как у всех, но есть в нем некое превосходство перед другими. И все его чувствуют, это превосходство, даже визирь и царский звездочет, но не могут еще постичь, в чем оно состоит. Курбан поплевал на руку, взял тесло. И на миг непроницаемо-спокойное лицо с бровями, сошедшимися над переносицей, с впалыми щеками, буграми желваков на крепко стиснутых челюстях, приняло какое-то жадное, даже хищное выражение.
– Без воды работаешь?
– ехидно сказал визирь, старавшийся подловить пришельца на какой-нибудь мелочи.
– Я слыхал, каменотесы, прежде чем рубить камень, обливают его водою.
– Летом, - пояснил, не глядя, Курбан - снисходительно, как ребенку-несмышленышу, отрывающему взрослого от работы наивными вопросами.
– А сейчас-то у нас вроде зима? Камень и без того холодный. Вода замерзнет на ветру, лед будет только мешать. Горячей водой поливать - кто и где ее столько накипятит? И все равно будет застывать. Обойдусь.
Вот оно! Вот в чем его превосходство над ними. Это превосходство человека, умеющего то, чего не умеют другие. Превосходство человека, отлично знающего свое дело.
– Камень тесать - не щепку строгать, - сказал Курбан дружелюбно.
– Долгое дело. Заскучаете.
– Давай, давай!
– поторопил его визирь.
– Во имя аллаха милостивого, милосердного!
– Пронзительно звякнула сталь о камень. Курбан осторожно нанес несколько пробных ударов - и тесло застучало размеренно, четко, как пест на водяной рисорушке. Зачарован тут каждый - у всех на глазах корявый каменный брус выравнивается на одном конце, точно продолговатый кусок брынзы, обрезаемый ножом.
Затаили дыхание жители Бойре, - им предстоит учиться этому ремеслу.
– Каково?
– кивает визирь звездочету.
Для него и Омара постелили на камень толстый войлок, развели костер. Даже он, сановник, погрязший в дворцовых дрязгах и презирающий чернь с ее убогой жизнью, не безучастен к чуду мастерства.
Омар же - тот уже видит геометрически правильный четырехугольник. И четырехугольник этот ложится в его мозгу на бумагу, образованный двумя перпендикулярами равной длины, восставленными к одной прямой, и боковыми отрезками. Затем он мысленно делит четырехугольник осью симметрии на две части...
Курбан, разгоряченный, вытирает полою рубахи пот с лица и шеи, колдует с угольником над камнем и приступает к другому концу болванки.
...Та-ак. Сделаем первое предложение. Верхние углы четырехугольника равны между собой. Второе: перпендикуляр, восставленный в середине нижнего основания этого четырехугольника, перпендикулярен к верхнему основанию данного четырехугольника и делит верхнее основание пополам...
Оба предложения складываются у него в голове томительно медленно, трудно - будто он намерен их сделать не кому иному, как царице и жене визиря, - так что проворный Курбан успевает вчерне обтесать другой конец камня и берется за боковую сторону.
...Дальше - сложнее. Верхние углы четырехугольника прямые. Но это надо доказать! Допустим, они тупые или острые. Нет, тут без бумаги не обойтись. Он вынул из-за пазухи тетрадь. На листке чистой бумаги возник торопливый чертеж. Уже четыре смежных четырехугольника, и от точек ДС опускаются вниз отрезки, образующие острые углы... Так, так. Хорошо. Попробуем перегнуть чертеж... Омар вырывает лист из тетради. Нет, получается нелепость с тупыми и острыми углами! Прямоугольник все-таки существует...