Заклинатель змей. Башня молчания
Шрифт:
Омар попросил у визиря толику денег в счет годового жалования и послал гонца в Нишапур, в отцовскую мастерскую. Посланец привез один шатер. Вместе с печальным известием, что Ибрахим совсем отстранился от дел, мастерская хиреет, мать просит найти хорошего управляющего.
Зачем ей мастерская? Через нового порученца он велел старухе продать ее и переехать с Голе-Мохтар к нему в Исфахан. Не едет. Не может, видно, покинуть свой дом любезный, - наконец-то заполучив его назад. Ну, мать - бог с нею. Она никогда не была ему другом.
А для жителей Бойре поставили тридцать добротных тюркских войлочных юрт. Юрты понравились жителям Бойре. В них уютно, тепло. Но больше всего, конечно, им понравилось то, что царский звездочет считается с ними. Жилье им дал, работу и кормит хорошо. Ведь другой бы прогнал их вон без разговоров. Но спасибо ему почему-то они не сказали.
Нет, он не должен сам заниматься досадными повседневными мелочами. Они отвлекают его от раздумий. Ему нужен добрый помощник, умный и дельный руководитель работ.
Итак... ну-ка вспомним Аристотелево четвертое исходное положение, - без него Эвклида не одолеть.
«Две сходящиеся прямые линии пересекаются, и невозможно, чтобы две сходящиеся прямые линии расходились в направлении схождения».
Значит... два перпендикуляра к одной прямой... не могут пересекаться, так как в этом случае, - Омар наклонился, набросал острием ножа чертеж на мерзлом белом песке, - они должны пересекаться в двух точках по обе стороны от этой прямой. Отсюда следует, что два перпендикуляра к одной прямой не могут сходиться.
Далее. Эти два перпендикуляра...
– Дозвольте обратиться, ученый друг?
– услыхал он над ухом чей-то вкрадчивый голос. Вскинул глаза: Абдаллах Бурхани. Совсем захирел, несчастный. Чем он болен? Эти два перпендикуляра не могут и расходиться, ибо должны б тогда расходиться друг от друга по обе стороны от этой прямой.
– Не гневайтесь, что оторвал вас от ваших мудрых размышлений. Но дело мое не терпит отлагательства, это дело государственной важности.
– Поэтому... как же им, этим двум перпендикулярам... не находиться...
– Оно, да будет вам известно, ученый друг, имеет прямое отношение к вашему Звездному храму.
– Да?
– очнулся Омар.
Бурхани извлек из-за пазухи тугой белый свиток.
– Потрясенный... великим замыслом царя царей Джелаледдина Абуль-Фатха Меликшаха - да не иссякнет над ним покровительство божье!
– возвести небывалую в веках и тысячелетиях обсерваторию...
– Бывало, все бывало, - зевнул Омар.
– Разве? Но в нашей стране...
– Было и в нашей стране, - вздохнул Омар. – Все было.
– Хм. Я, тем не менее, охваченный ярким пламенем неугасимого восхищения, осмелился сочинить по сему блистательному случаю касыду. Но, поскольку плохо разбираюсь в звездах, и поэт я, честно сказать, в сравнении с вами ничтожный, то решил отдать оду на ваш беспристрастный суд. Не сочтет ли наш высокоодаренный друг за не слишком великий труд перелистать ее и, где нужно, внести поправки своей благословенной рукою? Ваш смиренный раб был бы век благодарен. И в случае чего...
– В случае чего?
– Ну, мало ли что! Мы все - под богом и царем.
– Он протянул свиток Омару.
Будь это шестью-семью годами раньше, Омар непременно полез бы в драку. Чтоб не мешал думать. Но теперь он серьезнее, спокойнее. Если и злее, то основательно злее, упорнее. В глазах - внимание, пытливость. И не может он обидеть человека хворого.
Он только и сказал с неловкостью:
– Почему здесь?
– А где же вас еще можно застать? Зайдемте в шатер.
В шатре Омар развернул свиток и пробежал глазами посвящение:
«Во имя аллаха милостивого, милосердного, к которому мы обращаемся за помощью!
Хвала и благодарение всевышнему богу, который... озарил страны ислама прекрасной справедливостью и совершенным благородством...
...справедливейшего царя, благороднейшего султана, великого и справедливейшего эмира вселенной, победоносного победителя...
...М-да-а...
...славы царей других народов...
...повелителя страны тюрков...
...Ирана и Турана...
...покровителя... ох... веры, защитника людей, сияния державы, блеска религиозной общины... ы-ы... убежища народа... красы царства... а-а... венца царей тюрков... ф-фу... столпа мира и религии... и-и...»
Господи, помилуй! Омар с вожделением взглянул на костер, пылавший в шатре. Нет, зачем же. Он видел в Самарканде, как делают бумагу. Тяжелый труд.
– Все хорошо, - вернул он свиток Абдаллаху.
– Превосходно. Не нужно никаких поправок.
– Но вы не соизволили дочитать?
– удивился Бурхани.
– Зачем? И так все ясно. Можете смело поднести касыду его величеству султану Меликшаху. Он вас достойно наградит.
– Омар ощутил дурноту. Его охватил неясный страх. Будто в шатер на миг заглянула смерть.
Что происходит на свете?
Из чтения умных книг - а прочитал он их много больше, конечно, чем сей славный «эмир поэтов», - и сурового опыта у него сложилось представление о жизни как о вещи серьезной, именно серьезной, с непроглядно глубоким содержанием. Где же она? Вокруг себя он видит иную жизнь. Не жизнь, ту - высокую, а ее нелепое подобие. Которая же из них настоящая, та или эта? Где суть, а где - ее отражение?
Никому на земле нет пощады, ни малым, ни старым. Человек, рождаясь не по своей воле, и живет не так, как хочет. Мечется, бьется, точно затравленный, пока не зачахнет. Зачем? Население изнемогает от поборов, вымирает от скудной еды и неведомых болезней. И все - в угоду богу, которого славит с пеной на губах. Какой в этом смысл? Куда уж серьезнее...