Заклинатель змей. Башня молчания
Шрифт:
Султан и визирь вдвоем, без посторонних, в эту минуту как раз говорили о нем.
– Сей жирный людоед, - негодовал визирь, - до нищеты довел родителей Омара, выпил из них всю кровь! Держатель икты должен знать, что ничего, сверх законной подати, взимать с пожалования не может. И ту брать по-хорошему. Я об этом пишу в своей «Книге управления». На жизнь кормильца, его здоровье, жилье, жену и детей иктадар не имеет права! Если же он превышает власть, его следует укротить, икту отобрать, самого - наказать. Что должно послужить назидательным примером для других. Сколько средств уходит в их утробу, - средств, которые иначе поступали бы в твою казну.
– Рысбек затаит обиду, - осторожно заметил султан.
– И пусть! Что у него за душой, кроме былых, весьма сомнительных, боевых заслуг?
– Я, царь, не должен о них забывать, - вздохнул Меликшах.
– А триста сабель? И сто раз по триста других, таких же разжиревших, бесполезных иктадаров? Возропщут.
Визирь, подумав, усмехнулся:
– Ну, что ж. Дадим ему другую икту.
– Где, какую?
– Есть у меня на примете одно селение. Это Бойре, тут, близко, на речном берегу. Честно сказать, оно - пропащее, вовсе нищее. Камень сплошной, ни садов, ни полей. Жители режут лозу и камыш, плетут корзины, циновки. Но, какой ни есть, все же доход. Рысбек и без того дороден. Не отощает.
– Хорошо. Но я уйду. Ты сам разговаривай с ним.
«Кто-то уже успел шепнуть, - догадался Низам, когда к нему, пыхтя и отдуваясь, ввалился заплывший салом иктадар.
– Это Бурхани. Что делать с проклятыми болтунами? Э, разве мы не сами их развели...»
– Несчастный!
– вскричал визирь, терпеливо выслушав Рысбека.
– Кто, какой безмозглый ишак сказал тебе, что царь способен обидеть верного слугу? А? Царь, который своей добротой и щедростью прославлен на весь мир? Который день и ночь радеет о благе подданных? О неблагодарный! Не унизить тебя, а возвысить пожелало их августейшее мнение. Вместо одной захудалой палаточной мастерской - пятьдесят мастерских по выделке циновок и корзин. Товар не менее, если не более, ходовой, чем драные шатры. Вот указ.
– Он сунул туркмену бумагу с печатью.
– Получаешь в икту целое селение.
– Э-э...
– Толстяк, как стоял с разинутым ртом, так и шлепнулся, мягко, почти бесшумно, к ногам хитроумного визиря.
Оставшись один, Низам аль-Мульк долго смеялся, встряхивая головой и отирая слезы кулаком. Ему, конечно, стало б не до смеха, если б визирь мог узнать заранее, чем все это обернется для него со временем. А слезы - слезы он утирал бы, конечно...
...Верблюд в караване, вышедшем за город, с опаской нюхает землю, которую не знает, и яростно стонет, предполагая длинный путь. Омару Хайяму и его новым друзьям - Исфазари, Васити и другим способным астрономам, приглашенным в Исфахан, в пору было стонать со страху, - когда, сойдясь в дворцовой библиотеке, они перерыли сотни книг с описанием вавилонских, египетских, сабейских, индийских обсерваторий.
Оказалось, им предстоит неимоверно огромный, как сам космос, тяжкий труд, состоящий из тысяч мелких и крупных забот. Труд на десять, пятнадцать лет, если не больше...
Исфазари, уныло:
– Омар! Я нашел Аль-Ходженди: «Универсальный астрономический инструмент». Это здесь о Фахриевом секстанте?
– Как будто...
Аль-Ходженди. Рожденный в Ходженте. Там, где сейчас Рейхан. Уже забыла, конечно, об Омаре.
– Попытайтесь найти «Астрономию» Аль-Бузджани. Пригодится.
Ох! Затмение. Кратковременное отупение.
– Не пугайтесь! Все одолеем. Давайте чуть передохнем, заглянем, чтоб освежить мозг, в «Геодезию» Абу-Рейхана Беруни, в ее начало. Оно бодрит людей, подобных нам, еще более утверждает их в мыслях и целях.
– Омар раскрыл книгу и прочитал вслух первые строки:
– «Когда умам есть в помощи нужда, а душам в поисках поддержки есть потребность...»
Абдаллах Бурхани, с красными глазами, худой и синий от бессонницы, тайком проскользнул в книгохранилище, укрылся за полкой с древними свитками и навострил слух. Омар: «Что на ум приходит из открытий новых...» Ну, конечно! Хайяму, с его ледяным умом, не хватает воображения одному написать оду в честь Меликшаха, он и собрал всех своих приспешников, чтобы они помогли ему.
– «...окинул взглядом наших современников, - продолжал читать Омар вступление в «Геодезию», - обрели они во всех краях обличье невежества, бахвалясь им один перед другим; воспылали враждою к достойным и принялись преследовать любого, кто отмечен печатью науки, причиняя ему обиды и зло».
«Это в кого же он метит?
– оскорбился «эмир поэтов».
– Ну-ка, ну-ка...»
Но тут между звездочетами завязался столь непонятный, сложный для него разговор, что у Бурхани в голове помутилось:
– Ось мира. Полуденный круг...
– Горизонт. Азимут. Зенит...
– Апогей. Перигей. Солнцеворот...
– Угол визуального расхождения...
«Неужто они всерьез хлопочут о звездах? Экий несуразный народ! Пойду-ка, напишу на них злой стихотворный пасквиль».
Вслед ему:
«Как удивителен тот, кто ненавидит логику и клеймит ее различными клеймами, не будучи в силах постичь ее! Если бы он отбросил лень, поступился покоем...»
После двух-трех недель изнурительных занятий, тихих бесед и бурных совещаний астрономы доложили визирю:
– С помощью одних ручных приборов новый календарь не составить. Как при осаде стрелой из лука не пробить крепостной стены. Эта работа требует длительных, неспешных, основательных наблюдений. Да, нужно строить обсерваторию. Причем здесь не управиться лишь солнечным секстантом. Как при той же осаде не обойтись одним тараном, поставленным у главных ворот. У крепости много ворот и башен.
– Тем более, что, - заметил визирь, - вам придется заниматься не только календарем, но и гаданием по звездам для его августейшего мнения.
– Тем более! Нужны солидные угломерные приспособления для слежения за шестью - Землю не будем считать - планетами, а также за двенадцатью созвездиями эклиптики, по которой движется Солнце. Восемнадцать крупных обязательных сооружений, не считая подсобных. Пусть великий государь прикажет отвести под Звездный храм подходящий участок земли - каменистый, без пустот и трещин, с твердой и прочной скальной основой. Ибо, случись просадка хоть на жалкую пядь, направление линий сместится на тысячу верст. Инструменты станут непригодными. И все дело, вместе с деньгами, на него затраченными, пойдет насмарку.