Заклинатель
Шрифт:
Хитроумный план Косты прошёл на все сто. Перед первой поездкой Михал поговорил со мной насчёт секции и дал добро на Алекса. А уже вечером ко мне заглянул отец Косты. Он пришёл в тот момент, когда у меня на пороге снова сидел Вестар, ногами в коридор, а я сидел на своей подстилке. Разговаривали.
Сначала Вестар. Он пришёл после второй смены и сразу взял быка за рога:
– Это правда, что ты детей защищал? Что поэтому убил тех двоих?
– Было дело… - неохотно ответил я. Говорить обо всём, что напоминало бы о берсеркизме, совсем
– Скажи откровенно, от чего ты их защищал? Не представляю.
– Тот, которого я убил первым, рассматривал детей с платформы… - я остановился и поискал слова полегче, но не нашёл ничего, кроме официально-деловых, почти протокольных: - Как объект сексуального домогательства, причём легкодоступный. Когда он сказал это, я убил их.
– Ты никому не говорил о причине. Почему ты сказал об этом мне?
– Ты расскажешь об этом Полли. Судя по всему, если она перестанет ко мне относиться, как к изгою, то же произойдёт и с другими.
– Почему не сам? Почему ты сам не расскажешь ей?
– Ты её друг. Ты найдёшь слова помягче. Теперь ты, Вестар. Почему дети не испугались тебя, когда увидели у моей камеры? Других взрослых они боятся, как бы те не запретили им общаться со мной. Тебя - нет.
– Пока я не выясню всё, я никому ничего не говорю. Они об этом знают.
Я кивнул. Спасибо и на этом.
И в это время и явился отец Косты.
Вестар выслушал наш разговор насчёт секции, а после того как мы обговорили детали и успокоенный мужчина удалился, спросил:
– Ты уверен, что детям это нужно?
– Да. Эта уголовная шушера предупреждена, но ведь неизвестно, как она себя может повести. Пригодится. И для общего развития.
– Ты так о шушере говоришь, будто сам не относишься к ним, - едко заметил Вестар.
– Не ощущаю причастности - точнее, - в тон ответил я.
– И когда ты собираешься начать? Когда соберёшь ребят побольше?
– Нет. Начну завтра. Двое - идеально, чтобы объяснять лично. А будут другие - что ж, придумаю в процессе.
Назавтра у меня было восемь человек.
Первое занятие я провёл в фойе во время обеденного перерыва, попросив взрослых пока довериться мне и не приходить поначалу.
И в самом начале занятия я потребовал:
– Сейчас каждый из вас поклянётся мне не использовать приёмов друг против друга в обычной жизни для баловства или похвальбы. Только для защиты. И учтите: увижу или узнаю от кого-то другого, что клятву не сдержали, никогда больше не допущу к занятиям.
Клятву выслушал от каждого отдельно.
Вообще жизнь моя стала как-то упорядочиваться. С каждым новым днём в секции появлялись новые ученики, причём вскоре это были не только дети, но и взрослые. Первым пришёл, как ни странно, Вестар. Он объяснил своё появление желанием поддерживать форму. Потом рядом с сыном встал Михал. Вскоре пришлось разделить секцию надвое: опять-таки к моему удивлению, взрослыми вызвался заниматься Вестар. Правда, в отличие от обеденных часов детей, он проводил занятия по вечерам. Понятно, что взрослые не могли заниматься в обед, когда надо успеть отдохнуть.
Кроме занятий в секции, которыми я и сам увлёкся, постепенно вникая в тренерскую работу, попробовал с детьми практиковать и медитацию. Не для всех она оказалась лёгкой: многие детишки в моё время назывались бы гиперактивными. Им трудно усидеть на месте даже в течение минуты, но большинство опробовало интересную и необычную тем, что принадлежала взрослому миру, практику. Понравилось. Даже Лиз успешно сидела на месте, и именно она первая начала различать вокруг человека границы энергополя. Когда я объяснил всем, что видит восьмилетняя девочка, остальные загорелись увидеть то же самое. Больше проблем с неподвижным сидением в "лотосе" не осталось.
Каждый вечер традиционно оставался вечером сказок и разных историй - теперь уже легально. Что непонятно детям, рисовал на реквизированных листах бумаги. Я ведь всё-таки придумал свои карандаши!.. У ворот, где мы обычно дожидались автобусов, росли хилые деревья, на которых ветром постоянно ломало ветви. Набрав охапку, я спросил у Михала, чем бы их поджечь. Заинтересовавшись, Михал собственноручно достал из-под сиденья своей машины странный прибор, по виду напоминающий трубку с рычажками. В направленном пламени мы сожгли предварительно наломанные ветки - так, чтобы они обгорели со всех сторон, но внутри оставались почти нетронутыми. Сначала угольными "карандашами" рисовал я, затем к рисованию углем на обычных листах пристрастились и ребята.
Очень сильно беспокоили дети-призраки. Начиная рассказывать сказки, я плохо улавливал их присутствие. С каждым днём оно становилось всё более прерывистым, слабым - по впечатлениям. С трудом нащупанная ниточка связи, казалось, постепенно истончается - и вот-вот оборвётся. В течение моего рассказа связь трудно приходила в ту норму первых дней, когда я прочувствовал их впервые. Но приходила. И я облегчённо вздыхал, потому что боялся, как бы взрослые призраки не сделали с детьми своей химией чего-то непоправимого.
И с каждым днём усиливалось чувство, что тёмное Нечто, прорвавшееся однажды в мой сон, пытается прорваться и в реальный мир. Я постоянно был на взводе, чувствуя медленное, но неостановимое движение этого страшного Нечто ко мне. Всё ближе и ближе. Выглядит как страшилка, рассказанная на ночь. Тем не менее я ощущал, что Нечто становится более материальным с приближением ко мне.
Сначала я даже думал на взрослых призраков. Может, это они пытаются прорваться сквозь необычный для них телепатический щит и услышать меня? Но прекрасно сознавал, что им на меня, в сущности, - начхать, грубо говоря. Кто я для них? Так, некий любопытный экземпляр, который слегка выбивается из нормы. И всё. Использовать меня как-то нельзя: я не обучен ничему тому, что уже сейчас знают дети-призраки, а учить меня с самого начала - себе дороже. Так что это не они.