Заклятие лабиринта
Шрифт:
То, что он не смотрел на мою стройную, но мускулистую ножку, было как раз нормально. Он всегда старался не замечать того, что я – привлекательная молодая женщина. И продолжал так себя вести даже и после того, как столь оригинальным образом скрылся от жены. Уж не знаю почему. Наверное, иначе ему было бы труднее давать мне опасные поручения? Но уж в вопросах удобства гостей – пусть, в каком-то смысле, все еще подчиненных – он всегда был на высоте. Стройность ножек он мог не видеть, но промокшую обувь не заметить не мог. В смысле, раньше всегда замечал. А теперь увидел только, что я долго возилась в прихожей. Так что и я вмиг забыла о таких глупостях, как вода в кроссовках. Слепота Нисимова обещала задание не просто необычное, это слабо сказано. Задание собиралось оказаться настолько поганым, что слушать надо было предельно внимательно, чтобы случайно не упустить шанс выжить!
– Должен тебе признаться, Ринка, – начал он, – я и сам ничего не понимаю.
Я от удивления чихнула, и БГ (так я про себя называла его, сокращая слова “бывший генерал”. Хотя на самом деле он бывший полковник, а генералом так и не стал. А по справедливости должен был стать!) опять взглянул на меня неодобрительно. Но это новое свидетельство его невнимания к моему состоянию меня уже не задело, и сильнее бояться предстоящего задания я не стала. Куда же больше! У меня уже и так мурашки бегали по спине. Он снова уткнулся глазами в стол, как будто на единственном чистом листке, лежащем перед ним, было что-то написано и он читал это мне вслух. Так ему было легче сосредоточиться. Но прибегал он к этому способу очень редко. Только тогда, когда ни в коем случае нельзя было не только словами сказать что-то лишнее, но и интонацией или взглядом дать какую-то подсказку, намек, который позволит дополнить выданную им информацию до чего-то абсолютно секретного.
– Обычно я даю тебе конкретные задания: пойди туда-то и туда-то и принеси то-то и то-то, – продолжал он. – Сейчас тоже нужно сходить в определенное место. Но определено оно только географически. То есть, адрес имеется. Но что там находится, я не знаю. И цель посещения точно определить затрудняюсь. Поэтому мне придется отступить от обычных правил и дать тебе больше информации. Предысторию, так сказать. Чтобы ты могла сама там, на месте, разобраться и сообразить, что к чему.
Я еще раз чихнула, и удостоилась третьего неодобрительного взгляда.
– Началось все это давно, – стал он снова читать по пустой бумажке, – но трудно сказать определенно, что именно началось. Не вытаращивай глаза, сейчас поймешь. – Я моргнула и поспешно сделала равнодушное лицо. Смотрит-то он в бумажку, а сам за моим лицом, оказывается, наблюдает. Ну, это я и сама умею. Только я думала, что он в бумажку смотрит и для того, чтобы на меня не смотреть. Оказалось, нет.
– Задумано это было вроде бы как широкомасштабное проникновение агентов нашего ГРУ в их ФБР, – наконец, перешел к делу БГ. – Для этого, однако, надлежало сначала допустить проникновение в ряды нашего ФСБ, а тогда еще КГБ, строго дозированного количества агентов их ЦРУ. Конечно, они должны были оставаться под колпаком. Естественно, не зная об этом. А уж с их подачи наши просачивались бы к ним.
Дело, казалось бы, хорошее.
Но кое-кому, имен называть не буду, уже тогда казалось, что от этой операции тянет нехорошим запашком. Тухлым таким. Подозревали они, что это вообще на самом деле была затея не нашей стороны, а наоборот, хитро поданная от них…
С течением времени эти подозрения не рассеялись, хотя, вроде бы, операция проходила успешно. Все шло по плану. Их агенты у нас, казалось, оставались под колпаком, наши у них под колпак, вроде, не попали…
Но не все концы сходились с концами.
Это можно было, в принципе, списать на неполную информированность подозревавших. Это ведь были не те люди, что планировали операцию. И не те, что ее проводили. Права независимого контроля – бывает и такая вещь – у них тоже не было. Операция задумывалась на самом верху. Задумывалась – если, конечно, ее туда не пропихнули.
Подозревающие не торопились списать не совсем сходящиеся концы на недостаток информации. Но и о своих подозрениях наверх не докладывали. Это можно было сделать, только получив доказательства. Потому что, собственно говоря, официально даже и к информации об этой операции подозревающие не имели доступа… – Он увлекся и говорил теперь быстрее, хотя по-прежнему не отрывал взгляда от бумажки.
Мне стало зябко. Показалось, что в комнате потянуло спертым, сырым и смрадным воздухом склепа. Как будто сюда просочился тухлый запах подозрительной операции. Я опять чихнула, сняла босую ногу с колена и сунула ее в тапок. Теплее не стало. Мурашки по коже продолжали бегать. По полу дуло холодом и сыростью. Я встала и попыталась плотнее прикрыть дверь балкона. Сквозняк не уменьшился, дуло по-прежнему. БГ демонстративно замолчал и неодобрительно взирал на мои манипуляции. Как только я, смирившись, вновь уселась в кресло, постепенно, но неумолимо все больше превращавшееся для меня в зубоврачебное, или даже пыточное, он продолжал:
– Когда наш отдел отправили в стратегический резерв (так он предпочитает называть тот пинок под зад, которым нас наградили за старательную службу), так же поступили и с соседним отделом. Раньше мне всегда казалось, что они занимаются какой-то ерундой, притом несуществующей ерундой. Но теперь и наша деятельность стала, можно сказать, призрачной. – Он невесело засмеялся.
– Я обратил внимание на то, что они тоже, лишившись и крыши, и финансирования, сохранили некое подобие структуры. Это вызвало мое уважение. Я стал иногда подкидывать им информацию, если попадалось что-то по их части – помнишь дело тех доморощенных сатанистов, что собирались в полнолуние на Молочной поляне в лесу на горе над Тарасовым?
Еще бы я о нем не помнила, а вот ты, начальник, мне о нем напомнил зря, подумала я, впрочем, не забывая послушно кивать. Мне тогда только чудом, или в результате невероятного везения, что, наверное, одно и то же, удалось спастись от роли жертвенного агнца. Уже и на алтаре растянули, и одежду, гады, разрезали, и нацарапали какие-то линии… Постарались, резали на совесть, чтобы кровь текла, шрамы до сих пор можно заметить, если специально не маскировать… А при моей профессии… ну хорошо, при моей прошлой профессии… да и будущей профессии тоже… запоминающиеся шрамы – не самое удобное, пусть и в таких местах, которые видны или нащупываются только в особых обстоятельствах… Линии нарисовали, наверное, чтобы целиться было удобнее, когда убивать. И уже их главный, как же его должность-то называлась? – бесовместитель, вот! Не бе-совместитель, а бесо-вместитель, надо понимать… Так он уже замахивался на меня… И не ножом даже, а какой-то заковыристой гадостью, из которой торчала наискось срезанная трубка… Не иначе, кровь выпить собирался… Хотя зачем такая толстая трубка для крови, да и кровавые знаки он в основном почему-то на моем животе рисовал. Уж не кишки ли вытягивать собирался? Или, наоборот, чем-то накачивать? Мне совсем не хотелось выяснять это на собственном опыте. Так что от бессильной злобы и страха все в животе, на который он нацелился, скручивалось, и сердце останавливалось. Хорошо, наконец-то, яд сработал, и началась паника, которую я сумела использовать. Кляпом-то они мне рот не заткнули… А яду этот бесовместитель удивительно долго сопротивлялся. Я его еще когда он участвовал в моем привязывании к алтарю отравленной иголкой кольнула.
Но это бы еще ладно, все-таки мне-то удалось выбраться тогда. А вот моей знакомой Саше и ее мужу Толику, с которыми я так любила ездить на Голву, не удалось. Их убили раньше. Для главного алтаря сочли недостойными и зарезали без всяких изысканных трубок на менее важных алтариках. Профессионально Саша и Толик со мной никак не были связаны, сатанистам попались по моей глупости, и я себе этого простить никогда не смогу. И то, что сатанистов удалось выловить и надолго посадить всех до последнего (выловить – кроме тех, кого в порядке самозащиты пришлось пристукнуть, и посадить – кроме тех, кому дали вышку – тогда она ещё была), от чувства вины избавить меня не может. Отчасти из-за этой истории мне и хотелось сменить профессию с телохранителя на детектива. Чтобы иметь больше возможностей влиять на события. Не только стрелять и руками махать, но и мозгами шевелить.