Заклятие слов
Шрифт:
Мы подъехали к самой летней террасе, на которой стоял, облокотясь о перила, Ремзин, встречавший нас.
– Добро пожаловать! – весело окликнул он, когда я выбрался из машины.
А он нисколько не изменился, такой же плотный живчик. Может, седины в волосах чуть прибавилось, но не слишком заметно. Он энергично потряс мне руку, когда я поднялся по ступенькам.
– Вот свиделись, а? Вот свиделись? А главное, я ж тысячу раз, когда бывал в Москве, думал вас разыскать, но в Москве все недосуг и недосуг. Пришлось нам обоим в эти края отъехать, чтобы наконец пересечься. Прошу!
Он провел меня в большую, богато обставленную столовую.
– Приятно, знаете, на денек-другой выпасть из суматохи, – продолжал он. – Сейчас мы пообедаем. Выпьем, закусим, все, как полагается. Все, как в старые добрые времена, а? Так вы, значит, к Татьяне приехали? Оч-чень интересно! На выручку?
–
– С чего вы взяли? – он изобразил удивление, подчеркнуто притворное. – Хотя, да, чего скрывать. Но, как выясняется, я не понадобился. Она со своими проблемами справилась и без меня. Да вы садитесь! – он усадил меня за стол, уже накрытый на двоих, с салатами и холодными закусками. – Как вы насчет того, чтобы выпить, за встречу? Аперитивчик этакий, а?
– Не откажусь.
Мы выпили, помянув прежние встречи, и он поинтересовался:
– Так с чего вы решили, будто я ради Татьяны сюда прикатил?
– Вычислил, – сказал я.
– Татьянино словечко!
– И мое тоже. Еще я вычислил, что вы не просто так захотели со мной встретиться.
– Гм… – он улыбнулся. – И что мне от вас нужно, не вычислили случаем?
– Может быть, вы хотите мне рассказать, что на самом деле произошло в ту ночь, когда Татьяна потеряла руку и когда появился черный ворон Артур.
– Почему вы так уверены, что мне это известно?
– Потому что это вы убедили Татьяну, что не стоит добиваться разрешения на официальное и открытое обследование костела. Это к вам она обращалась за помощью, разве нет?
Он глянул на меня, потом кивнул сам себе.
– Допустим… А вы знаете, зачем мне это нужно вам рассказать?
– Вы хотите получить от меня что-то взамен.
– Вот как? И что же?
– Я могу вам открыть, почему бандиты так внезапно отступились от здания библиотеки.
Он ухмыльнулся.
– Хотите сказать, это вы устроили?
– В каком-то смысле, да.
– Выслушаю с интересом, – сказал он. – Но, в целом, вы неправы. Я ничего не собираюсь требовать взамен.
– Тогда почему?..
– Еще по одной! – перебил он меня. Он разлил по рюмкам настоянную на травках водку из запотевшей бутылки (я всегда буду настаивать, что писать следует не “настоенную”, а “настоянную” – в этом аромата больше, отворяющееся наружу “оя” его дальше разносит, в отличие от полузакрытого “ое”), мы выпили, и он сказал. – А потому как раз, что вы писатель. И, более того, единственный писатель, который знаком со всеми персонажами этой драмы, хорошо к ним относится и к тому же писать старается правдиво, я послеживал за вашими книжками. Как человек не посторонний, вы поймете то, что не поймет другой. А как писатель, не сможете удержать это в себе, так или иначе используете, расскажете, разнесете по свету. Но, опять-таки, как человек не посторонний, вы очень правильно выберете, что можно рассказывать, а что нет, какие факты можно изложить напрямую, а какие стоит видоизменить, насколько стоит менять имена, название города, время действия, а насколько можно оставить так, как было на самом деле.
– Но вам-то зачем это надо?
– Мне надо, чтобы правда так или иначе сделалась известной, – сказал он. – Это, если хотите, мой долг перед Татьяной. Пора покончить с нелепыми слухами, которые вокруг нее вращаются. Она этого не заслуживает.
– А вы что-то от этого выигрываете? – без лишней деликатности поинтересовался я.
– Если и выигрываю, то в том плане, который вам не интересен, – улыбнувшись, ответил он. – Я понимаю, о чем вы думаете. О том, что человек, который удержался наверху при нескольких режимах, от брежневского до нынешнего, совсем не прост и палец ему в рот не клади. Все верно. Я и хитрить умею, и бить наотмашь, и слопать могу, если потребуется. И при этом, заметьте, я всегда старался делать дело и хороших, талантливых людей в обиду не давал. Вспомните эту историю с театрами, благодаря которой произошло наше знакомство. То же самое и с библиотекой. То же самое и с этим журналом, “Варяг”, из-за которого все началось. Ведь это я продвинул Полубратова…
– Это понятно, – сказал я. – Главный редактор ведущего регионального журнала мог быть утвержден только с вашей санкции и по вашему выбору.
– С санкции и по выбору… – кивнул он. – Вы видели нынешнего Полубратова?
– Видел.
– Вы можете себе представить, что это расплывшееся нечто было пятнадцать лет назад красивым, почти романтического вида молодым человеком? Я говорю “почти”, потому что всегда были в его облике некие сухость и холодность, которые слегка портили
– Представить трудно, – признался я. – Но всякое бывает.
Ремзин опять кивнул.
– Я понимал, что положение с журналом недопустимо. С театрами мы заявили о себе на весь Советский Союз. И журнал нам следовало иметь такой же мощный. Мы должны были являться одним из культурных центров страны! Это было выгодно не только ради моей собственной карьеры. Это было выгодно и в том плане, что культурным городам в то время было легче выбивать себе хорошее финансирование, решать экономические и социальные вопросы. И, соответственно, область целиком подтягивалась. Я ведь о всей области должен был думать, так? И, как видите, я не ошибся, – он широко повел рукой, как будто предлагая мне из этой столовой окинуть взглядом всю область. – До сих пор, несмотря на все кризисы, однажды созданный имидж продолжает работать. Сюда и инвесторы идут охотней, и цены на недвижимость выше, чем в большинстве российских городов, и люди неплохо зарабатывают, потому что многие предприятия, превратившись в совместные, пашут и пашут, лицензионный товар всегда в цене… Но это неважно. Вернемся к тому времени, когда я понял, что с журналом дальше терпеть нельзя. Мы с почетом проводили на пенсию давно трухлявого Непроливайкина, и я позаботился о том, чтобы выборы нового главного редактора – тогда ж сплошь была пора выборов в трудовых коллективах, так? – завершились сенсационно: новым главным был выбран молодой и талантливый Полубратов, журналист, резкое и честное перо которого успело многих задеть. В общем, организовать все было не так сложно, надо было только создать вокруг Полубратова легкий ореол опального и гонимого, чтобы люди из чувства протеста проголосовали за него.
– Но как подступиться к журналу, Полубратов не знал, – продолжил Ремзин. – И тут я вам открываю тайну, которую знали только трое… Да, мы трое, потому что еще кое-кто, ее знавший, не в счет. Все организовала молодая жена Полубратова, Татьяна Валентиновна Жарова. Тогда у нее только развивалась ее интуиция, только вырабатывалось ее умение предвидеть, какие книги должны появиться, откликом на живой интерес читателей к определенной теме, только выстраивалась ее “система”, – Ремзин улыбнулся, – но чутье у нее уже было. Чутье и наблюдательность, да. Работая в библиотеке, она очень ясно видела, изо дня в день, какие книги или публикации в прессе пользуются читательским спросом, а какие почти никто не берет, она видела общую картину читательских интересов. Поэтому она могла подсказывать Полубратову: на весенние номера найди что-нибудь историческое, и обязательно подбери, в публицистический раздел, две-три статьи по проблемам дефицита, с ударными названиями, на осенние номера ищи фантастику, причем желательно нашу, из ранее запрещенной, а в разделе искусства сделай особый упор на статьи про кино… Приблизительно так. Но главное, она сама очень быстро начала подбирать материал для публикаций. Да, она стала лоцманом Полубратова в книжном море, и, если заходил разговор о том, например, чтобы подобрать хорошую “развлекаловку”, но при этом с “проблемами”, она задумывалась и говорила: “Я посмотрю, есть у меня идеи…” Обращалась к своей картотеке, шла по темам и по персоналиям, и потом предлагала: “У Фолкнера есть роман с криминальным сюжетом, до сих пор не переводившийся, потому что у нас он считался слишком “жестоким” и “извращенным”; а если есть опасения, что переводчики не справятся в срок, то стоит подумать о мистическом “Серебряном голубе” Андрея Белого, экземпляр дореволюционного издания есть в библиотеке, так что проблем не возникнет, но Белого не мешает уравновесить каким-нибудь чтением полегче, и тут почти идеально смотрелся бы “Призрак Оперы” Гастона Леру, правда, понадобится сильная редакторская работа, потому что дореволюционный перевод и не очень хорош, и выглядит совсем архаичным, но, по крайней мере, издание есть, как основа для работы… Любая из этих трех вещей привлечет довольно много читателей.” Приблизительно так. Полубратов никогда не придумывал ничего своего.
– Получается, он был пустым местом? – спросил я.
– Получается, так. Что ж, Татьяна его любила… и тянула, как всякая любящая женщина. Но это еще не все. После всех встрясок, когда мы начали жить в новом государстве, а я, как знаете, сохранил свое положение, и даже на какое-то время стал почти хозяином города, Полубратов перебрался в Москву. Его сочли подходящей кандидатурой в главные редакторы только что затеянного частного издательского концерна – “демократического” и “популярного”, как было объявлено, направления. Разговор шел о том, что и Татьяна переберется в Москву, когда он там освоится, а пока они будут видеться наездами друг к другу.