Заклятие слов

Биргер Алексей Борисович

Не открывая глаз, я медленно произнес:

Все сбывается верней

На подъеме лета

Среди солнечных теней

И большого света.

Я медленно открыл глаза. Ребята глядели на меня, потрясенные по-настоящему.

– Что это?.. – слабым голосом спросила Саша.

– Не знаю, – ответил я. – Само пришло в голову и само вырвалось, даже не пойму, как это получилось.

Их глаза сияли.

– Вот именно, получилось! – сказал Колька. – У нас все получилось!

–

И теперь все сбудется, чего мы хотели! – подхватила Саша. – То есть, сбудется так, как нужно, а не вкривь и вкось! И мы все найдем, все отгадки, и…

Она примолкла, не в силах подобрать слова.

– Что-то будет, что-то изменится, – сказал я. – А может, уже изменилось? Выгляните в окно, на всякий случай.

Они выбежали на балкон – и в ту же секунду будто гром грянул.

Медные звуки духового оркестра поплыли над городом.

Я тоже поспешил на балкон.

По улице двигался военный оркестр, и оркестранты были облачены в форму русской армии начала девятнадцатого века. Яркие мундиры, кивера и треуголки… А параллельно оркестру медленно полз грузовик с открытой платформой, на нем стоял кинооператор с камерой, а возле кинооператора – режиссер, склонившийся к уху кинооператора и яростно дававший ему какие-то указания, время от времени взмахивая руками…

– Фильм! – проговорил потрясенный Колька. – В нашем городе фильм снимают! Никогда такого не было!

– Это тоже мы сделали, да? – Саша посмотрела на меня.

– Да, – кивнул я. – Думаю, и это сделали мы.

Ребята во все глаза смотрели на то, что, как им верилось, они сами сотворили, соткали из воздуха.

Три раза прошел оркестр, потом съемки были прекращены, и сразу стало тихо-тихо, оглушающе тихо.

– Пойдемте, я вас мороженым угощу, – сказал я.

Ребята с радостью согласились.

Кроме ресторана, в гостинице было небольшое кафе, где можно было взять кофе, соки, мороженое и легкие закуски. В это кафе мы и спустились.

В этом кафе нас и нашла где-то через полчаса Татьяна Валентиновна.

– Вот вы где!.. – она поглядела на племянницу. – Ты-то как тут оказалась?

– Познакомились, – сказал я. – Она ж афиши о моем выступлении развешивала… Не хотите присоединиться?

– Нет, – сказала она. – Наоборот, я хотела пригласить вас в библиотеку.

– Что-то случилось?

– Да! Нашлись шестнадцать недостащих книг!

– Нашлись? Где и как?

– Самым чудесным образом.

– И “Парсифаль”?..

– Да, и “Парсифаль”, и Юнг… Но насчет “Парсифаля” я разочарована. Все тот же набор стандартных средневековых легенд. Разве что, интересно, что история Грааля изложена в издании Новикова не только по фон Эшенбаху, но и с использованием более ранней поэмы Кретьена де Труа. Однако ж, и Кретьен де Труа утверждал, что чаша Грааля была сделана из цельного изумруда – что абсолютно неисторично и является классическим вымыслом рыцарственной эпохи трубадуров… Так что здесь – мимо.

– Но сама находка…

– Да, сама находка. Она бесценна, согласна. Но я сделала находку,

не менее важную. Представляете, я решила проверить отдел рукописей по сельскому хозяйству. У меня, за все эти годы, руки не доходили его разобрать, потому что в основном он состоит из рукописей местных мичуринцев и лысенковцев, абсолютно кошмарных и антинаучных. Это в сороковых годах велели принимать на хранение все эти рукописи местных самоучек-агрономов, потому что, мол, народ велик и каждый, руководствуясь передовыми теориями Лысенко, может сделать бесценные открытия, которые потомство поймет по достоинству. Я как разок заглянула в этот хлам, так и махнула рукой. Пусть живет. Свидетельство эпохи, все-таки. Но возиться с ним – себя презирать. Но этой ночью я его разобрала и дошла до дореволюционных архивов…

– И нашли рукописи Болотова? – спросил я.

– Нет. Нашла переписку Блока со знаменитым агрономом, приехавшим работать в то время в наши края, а с Блоком знакомым по Петербургу, где, видимо, он и начал Блока консультировать. Блок интересовался у него чисто сельскохозяйственными теориями Болотова, в которых, естественно, не специалисту разобраться до конца не очень просто, и интересовался, как сельскохозяйственные воззрения Болотова влияли на его философию вообще. В том числе, и на те стороны его философии, которые совпадали с философией Болотова!..

– Да, – сказал я. – Любой клочок бумаги с записью Блока – это сокровище. А тут целая переписка…

– Вот я и приглашаю вас поглядеть. Пошли?

– Пошли, – живо согласился я, и ребята тоже.

И мы пошли в библиотеку. На улице, когда мы немного отстали от задумавшейся Татьяны, Саша дернула меня за рукав и прошептала:

– Ведь это все мы сделали, верно?

– Да, – ответил я. – Это сделали мы.

ДНЕВНИК САШИ КОРМЧЕВОЙ (5)

17 июля.

…Ох, и намучились мы с этими стихами. Но ничего не поделаешь, подготовиться надо на все сто. Что такое внутреннние рифмы и аллитерации, мне удалось втолковать Кольке, но это не значит, что придумывать стало легче. Колька так извелся, что в конце концов беситься начал и дурака валять.

– “Желудь желтый”, – бормочу я. – Какая есть рифма к слову “Желтый”.

– “Траволта”! – бухает Колька. – “Желудь желтый, желудь желтый, В один фильм попал с Траволтой!”

– Да пошел ты! – огрызнулась я.

– Вот именно, – ухмыльнулся Колька. – “Пошел ты” – тоже рифма.

…– Послушай, – не выдержал он, когда мы родили, пытаясь для Четверти Розы нужные слова найти, нечто вроде “Роза мира, ты прекрасна, Ты пророчишь нам безгласно…”, – может, и так сойдет?

– Нет, это ты послушай! – завелась я. – “Так” не сойдет. В этой книжке, что я прочла, ясно сказано, что стихи должны быть хорошими, и чем лучше стихи, тем больше они действуют, тем сильнее начинает работать магия. С тем, что у нас есть, у нас просто ничего не получится! Неужели мы хоть что-то нормальное не можем придумать?