Заключенный
Шрифт:
Я с ненавистью смотрю на шерифа, стоящего по ту сторону решетки, держа в руках бутылку воды.
— Хотите пить?
Я смотрю со злостью еще немного. Я ужасно хочу пить, но мысль о том, чтобы принять помощь от этого человека, скручивает мой желудок, хотя я понимаю, что он просто выполняет свою работу.
У него нет права решать кто виновен, а кто нет; он просто сажает их в тюрьму.
— Их не будет здесь еще шесть часов, так что вы могли бы выпить. Подойдите вперед. Вы голодны? Выглядите немного бледной. У вас есть право на обед.
Уже время обеда?
—
— Я не помогала ему, — говорю я. Мои челюсти сжаты настолько плотно, что я едва выговариваю слова. Я знаю, что бесполезно что-то доказывать ему, но ничего не могу с собой поделать. Что-то в моей невиновности, в моем положении несправедливо обвиненной, превращает мою кровь в лаву. Я была под дулом пистолета и меня протащили через весь штат. На моих запястьях синяки. Теперь я та, кого заперли за решеткой.
Он вздыхает.
— Если это правда, то они разберутся.
Думаю, он верит мне, но я по-прежнему должна стоять в этой холодной, сырой камере. Я по-прежнему должна принять эту бутылку воды, как будто это кусок хлеба, а я бездомная собака.
И я хочу верить, что они разберутся, но для начала, как же они вообще смогли запутаться в этом?
— Какие доказательства против меня? — Когда он не отвечает, я давлю на него. — У них должны быть доказательства, чтобы они смогли получить ордер на арест, не так ли? Они не могут просто так арестовать кого-то без всяких доказательств.
Что-то мелькает в его глазах, похожее на беспокойство. Он знает, здесь что-то не так.
— Это не мое дело знать подробности, мисс. Я не участвовал в расследовании.
— Вы кажитесь довольно вовлеченным в это, — выпаливаю я.
Он снова не смотрит мне в глаза. Ставит бутылку на пол и уходит.
— Я вернусь позже, — говорит он, прежде чем вернуться на свой пост.
Как они могут удерживать меня здесь? Я делала правильные вещи годами. Даже когда это больно. Особенно, когда это больно. Я старалась быть хорошей студенткой, хорошей девочкой. Несправедливость поднимается внутри как желчь, острая и кислая. Я думаю об Эстер. Думает ли она, что я помогла ему сбежать?
Как кто-то может думать так? Я едва его знаю.
Но это не совсем верно. Я знаю его.
Темное пятно растекается у основания бутылки с водой, превращая пыльный бетон в черный. Конденсат стекает по бутылке и добавляется к бассейну воды. Я позволяю своему уму плыть по течению, пока наблюдаю, как капли стекают по бутылке и медленно высыхают.
Теперь, когда я перестала бежать, когда нахожусь в безопасности, по крайней мере, в безопасности от него, я чувствую себя сонной. Все напряжение, удерживающее меня, исчезает, и теперь я безвольная. Дрожащая. Тени удлиняются вдоль грязной тюремной койки и испещренному полу. Я не хочу размышлять об использовании туалета, поэтому стараюсь не пить слишком много. Половину бутылки и все.
Но, боже, я так устала. И мне жарко.
Я сворачиваюсь на боку.
Бетон ощущается таким прохладным на моей щеке, и, наверное,
Следующее, что я знаю, я просыпаюсь в испуге от грохота. Я подлетаю с того места, где лежала.
Надо мной темная фигура. Солнечный свет по его контуру придает ему неземное сияние. Звон ключей.
— Я говорил тебе не сбегать.
Грейсон. Он звучит обозленным.
Я отползаю назад и врезаюсь в стену. Он открывает дверь камеры, стоит надо мной, глядя вниз черным взглядом.
— Как ты попал сюда? — Я осматриваюсь вокруг. Пытаюсь вслушаться в признаки жизни. — Где…?
— Не волнуйся, никто не умер. Пока что.
Я не знаю, кому он угрожает. Мне или копу, или, может быть, всему чертовому миру. Он способен на все.
— Вставай. — Что-то блестит в темноте, и я понимаю, что у него в руке пистолет. Я напрягаюсь.
— Вот и правильно, — говорит он с блеском в глазах, кажется, до сих пор отслеживая каждую мою мысль. — Ты готова быть хорошей девочкой?
— Что ты здесь делаешь?
— А на что это похоже?
— У меня были часы на то, чтобы рассказать все, что я знаю. Как выглядит твой друг. Номерной знак.
— И ты рассказала?
— Они пока еще не опрашивали меня, но…
— Не думаю, что так.
— Но ты не знал этого.
Он смотрит на меня спокойно и уверенно. Это, как если бы я была где-то не здесь, избитая дикими океанскими волнами, и он — сильная, твердая, обнаженная скала.
Местами он тоже острый, возможно, прикосновение к нему разрежет меня. Я не знаю, как себя чувствовать.
— Почему? — шепчу я.
Он стоит на коленях, опустившись на мой уровень, и я вижу, как в его глазах мелькает что-то вроде беспокойства.
— Потому, что я должен был вытащить тебя отсюда.
Он сжимает свою руку вокруг моего плеча и тянет меня вверх.
— Я всегда приду за тобой. Ты — моя.
22 глава
Грейсон
Эбби спит, свернувшись калачиком на пассажирском сидении, куда я ее усадил. Моя жизнь стала бы намного легче, если бы она никогда не проснулась, но я не могу перестать смотреть на нее, беспокоясь о ней, как чертова наседка. Боже, ей нужна вода. И еда. Кажется, ее лихорадит, но это может быть от изнеможения. Ее запястья в ссадинах, так как она пыталась освободить связанные руки. Я должен был услышать. Должен был остановить ее.
У меня не особо хорошо получается заботиться о ней. Вряд ли это особо изменится, но есть одно место, куда я могу взять ее. Я сворачиваю на проселочную дорогу, мимо закрытых магазинов и пустых парковок для трейлеров, продолжая внимательно наблюдать за ней. Время от времени касаюсь ее, чтобы убедиться, что она дышит и что есть пульс.
Сейчас ее лицо выглядит таким умиротворенным, но мои внутренности связывает в узел от воспоминаний о ней, закрытой за решеткой, как животное в клетке. Какого черта они арестовали ее?