Заколдованная земля
Шрифт:
...И часы тихо оставили мой карман. Они заблестели при свете огня и улеглись в кругу между мамонтовых зубов и кристаллов аметиста.
Одновременно с этим Одноглазый испустил хрюкающий стон, хрип, ворчание. Оба носильщика послушно двинулись из мрака. Носилки поднялись, повернулись, и меня понесли обратно.
Мы прошли темным тоннелем и снова очутились в центральной пещере среди шума и движения. Но меня несли куда-то дальше, в другое место.
Здесь лес толстых песчаниковых столбов подпирал своды. Мы пробирались в полумраке, так как сюда едва достигал тусклый свет костров.
Появилось отверстие нового коридора. У входа стояла и сидела группа вооруженных охотников. Они занимались резьбой на оленьих рогах.
Охотник в черной шкуре, присоединившийся к нам на пути, что-то сказал им. Они молча посмотрели на меня и молча же пропустили нас.
Коридор куда-то загибался. Лежа на спине, я заметал громадные камни, грозно торчавшие из свода. Потом я вдруг был ослеплен сильным светом многочисленных смоляных факелов, вставленных в трещины скалы.
Послышался голос:
— Кого это тащат? Кто это? Милые мои! Да ведь это Карлуша!
Все мои друзья были здесь здоровыми и невредимыми. Я протянул к ним руки. Обернувшись, я искал и нашел побледневшее лицо Надежды и ее великолепные, блестящие от искренней радости глаза.
XXIV.
Мы заключены в недрах скалы. Нашей тюрьмой служит круглая пещера с теряющимся во мраке сводом. Большой костер горит в нише, и дым выходит через трещину. Около стены приготовлены постели из мха и шкур. Факелы, всунутые в трещины, наполняют диким красным пламенем эту песчаниковую тюрьму. Здесь проводим мы бесконечные печальные дни.
За входом зорко наблюдает вооруженная группа троглодитов. Мы же совершенно безоружны. Никто из нас не смеет сделать шага в центральную пещеру.
Шесть арестантов жмутся здесь на шкурах, — шесть, так как с нами здесь и... Алексей Платонович.
Он сидит тут на камне, — маленький, худощавый человечек с физиономией Адольфа Менцеля. Надежда нежно улыбается ему и говорит мне просто:
— Это дядюшка Алексей!
Изобретатель одет в лохмотья кожаной одежды и в авиаторскую шапочку.
Надежда, пересиливая волнение, шепчет мне:
— Он очень, очень болен...
Алексей Сомов, очевидно, страдает душевной болезнью. Он сидит, улыбается, глядит в огонь и лепечет, как дитя:
— Да-да, — да, да.
Его болезнь — амнезия, потеря памяти. Выражение его лица усталое, с оттенком саркастической усмешки; один зрачок сужен, другой — расширен. В его глазах — отсутствие какой бы то ни было мысли.
— Ваш дядя страдал частыми припадками головной боли?
— Ужасными, — ответила Надежда. — Иногда он не мог работать по целым дням. Почему вы спрашиваете об этом?
— Мне известен случай, когда амнезия произошла от употребления антифибрина против головной боли.
Взгляд серых глаз Надежды с выражением глубокого сострадания остановился на больном.
Несчастный профессор! Его сумасбродная экспедиция кончилась, когда воздушная машина была сбита вихрем с дороги над материковым льдом и его занесло в полную тайн область Каманака. Алексей Платонович покинул свой аэроплан, и все, что потом случилось, покрыто непроницаемой тайной.
Троглодиты взяли в плен несчастного старика, но не сделали ему вреда. Как и все дикари, они чувствовали таинственный ужас перед душевно-больными.
Прошлого для него не существует. Он ничего не знает о своей прежней жизни. Не узнает Надежды. Он совершенно забыл про все, даже забыл про свою машину. А как раз эта чудесная машина начинает приобретать в наших глазах огромное значение. Нельзя ли бежать на ней из этой заколдованной страны?
Но где же эта машина? Может быть, ее разбили троглодиты, а, может быть, она лежит где-нибудь забытая, предоставленная порче и разрушению.
Ничего не кажется нам проще, как исправить машину, сесть на нее и выбраться из окружающих нас опасностей. Дайте заключенному самую маленькую надежду выбраться из заключения, и он судорожно ухватится за нее, хотя бы это граничило с безрассудством.
Прежде всего, нам необходимо выйти из пещеры, которая нас душит. Мы должны добиться свободы действия. Долгие дни тянутся отчаянно. Мы нервно ходим взад и вперед, как звери в клетках, или же сидим, согнувшись, без единого слова, погруженные в тяжелые думы.
Мы спим или делаем вид, что спим. И вдруг нас снова охватывает прилив энергии. Мы устраиваем собрание и энергично совещаемся. Мы придумываем сотни способов, как выйти отсюда, и тотчас же снова их отвергаем. Наших тюремщиков много, а нас мало. Фелисьен все время твердит, что некоторые из их стрел отравлены ядом...
Что собственно думают троглодиты сделать с нами? Убить нас при каком-нибудь ужасном торжестве? — мы буквально ничего не знаем.
Одно только ясно, что все наши попытки добром добиться свободы, договориться с троглодитами, все попытки сойтись с ними разбиваются о мрачное равнодушие дозорных. Остается только выжидать с покорностью судьбе.
Фелисьен принялся за лечение моей раны с неподдельным, искренним состраданием. Он прикладывал без устали холодные примочки, делал врачебный массаж, и я надеюсь, что через несколько дней буду в состоянии ходить.
При этом Фелисьен имеет отличную помощницу — Каму. Эта красивая дикарка свободно, без препятствий, приходит и уходит, навещая нас в тюрьме. Все ее необыкновенно полюбили, а особенно Фелисьен. В шутку он называет ее Венерой из Брассенпуи — по известному вырезанному из кости женскому торсу, играющему большую роль в анналах палеонтологов. Действительно, Каму — Венера среди остальных страшных фигур.