Заколдованная земля
Шрифт:
Несчастье произошло именно так, как я предполагал. В автомобиле был только молодой инженер с механиком, остальные шли пешком по сторонам саней. Неожиданно собака стала обнаруживать беспокойство. Она села и стала выть, удерживая Надежду за край платья.
Но тут же увидели как исчезает машина, поглощенная бездной. Соединительная веревка оборвалась, и двое саней остались на краю пропасти. Оставшиеся были убеждены, что мост обрушился прежде, чем мы успели перейти на другую сторону.
При первом испуге они быстро отбежали на несколько шагов назад. Потом воротились и сообща оттащили сани на безопасное
На скорую руку разбит был лагерь. Потом, оставив Надежду под охраной Фелисьена, Снеедорф отправился с Сивом к пропасти. Они кричали. Никто не отзывался, так как мы в это время пошли отыскивать переход. Ничего не увидев, они вернулись. Судьба наша казалась им поконченной. Только через два часа услышали они наш выстрел. И теперь мы были здесь, в тумане, среди ледяной пустыни, предоставленные на волю судьбы.
Мы были уже так далеко от берега, что о возвращении нечего было и думать. Почти все наши запасы исчезли с машиной, и если бы мы перешли даже на самые скудные порции и захотели вернуться назад, то должны были бы тащить на себе сани через бесконечную пустыню. И когда я обдумал это основательно, то решил, что мы погибли. И все хорошо знали это, но молчали об этом друг перед другом, пока Надежда не высказала своих заключений.
И мы решили итти на риск.
Но прежде чем мы будем в состоянии двинуться отсюда, когда бы то ни случилось, должен рассеяться этот страшный туман. Он запирает нас, в полном смысле слова, на одном месте. Я убежден в том, что если бы погода прояснилась, поднялось бы и наше упавшее настроение.
Но сейчас улеглись мы все оцепенелые, почти без мысли, с безразличием отупевших, приговоренных к смерти людей.
Меня охватил тяжелый сон, во время которого я два раза вскакивал с криком.
Я встал утомленный, расстроенный. Высунув голову из спального мешка и отвернув полотнище палатки, я заметил, что туман немного рассеялся. Я увидел углубление равнины, вокруг которой нависли угрюмые покровы тумана.
Равнина немного опускалась и была усеяла темными трещинами различной ширины. Эти трещины во многих местах перекрещивались, и то здесь, то там над ними висели коварные снеговые мосты. Большая, до двенадцати метров шириною, трещина разверзлась перед нами, словно раскрытая пасть какого-то прожорливого чудовища, которое поглотило двух наших друзей.
Мы подошли к ее краю. Гладкий синеватый и зеленоватый лед исчезал в черной тьме. Куски льда, брошенные в глубину, пропадали в пустоте без звука. Но мы не хотели уйти отсюда, не убедившись прежде в том, что все надежды напрасны.
Мы бросили жребий. Он пал на Фелисьена. Француз молча предоставил привязать себя к длинной горной веревке. Он зажег ацетиленовую лампу и, не говоря ни слова, подал нам руку. Потом он легко скользнул через край. Мы начали осторожно опускать его в пропасть.
Он спускался вдоль гладкой стены и, медленно вращаясь, исчезал во мраке; и только виден был еще слабый свет его фонаря. Когда же веревка кончилась, мы молча держали ее еще несколько минут со стиснутыми зубами.
По истечении условленных десяти минут, мы стали вытаскивать Фелисьена наверх. Наконец, француз появился. Он был очень бледен. Мы вопросительно смотрели на него.
— Пустота, — сказал он. — Стены и на фут не сближаются между собою. Опустившись на сорок метров, я слышал среди мертвой тишины какой-то постоянный, едва различаемый шум. Вероятно, внизу течет вода. — Фелисьен отвязал веревку. — Я полагаю, что пропасть может быть глубиною до семи тысяч футов!..
Последняя слабая искра надежды погасла. Там, глубоко-глубоко под нами, опочил славный Петер Гальберг. Он будет лежать там, зачарованный в кристальном дворце, спокойный и неприкосновенный, пока наверху здесь время будет итти равнодушным непрерывным ходом.
Никогда уже старая мать не увидит желанного лица, а его милая невеста в Рённе поседеет от ужасных воспоминаний, от которых каменеет сердце. Есть у него, у Петера Гальберга, там и товарищ, товарищ молчаливый, дивной верности, постоянный навеки: Стеффенс не оставит его в его немом ожидании! Так пусть же легко вам спится, славные, добрые друзья! А вскоре и мы будем лежать тихо на замерзшей равнине, в облаках, которые приходят из таинственных далей и уходят неизвестно куда. Тяжело разлучаться с вами, товарищи! Не хочется обращать саней передками на запад! Мысль отупела; пламень энергии чуть тлеет, готовый каждую минуту погаснуть!
Мы долго сидели на санях с опущенными головами. Я не знаю, сколько прошло часов, когда я почувствовал дуновение на своем лице. С беспокойством я оглянулся.
Холодный ветер рвал туманы и клубами гнал их мимо нас к западу. Край прояснялся. Открылось небо, тихое, бледно-голубое. Снег спал блестеть сильнее. Я ощутил заметное физическое облегчение при мысли, что, наконец-то, мы будем избавлены от душившего нас туманного покрова.
И вдруг я услыхал голос старого моряка. Голос спокойный, полный победной уверенности.
— Эге! земля на востоке! эге!
Я увидел Снеедорфа, как он, выпрямившись, с седыми, дико развевающимися по ветру волосами и бородой, вытянутой рукой показывает на восток.
Ветер очистил воздух от последних паров. Страна лежала перед нами при такой ясной атмосфере, какая только может быть в этих широтах. Бесконечная белая поверхность, пределом которой был один горизонт, какой мы ее видели ежедневно, — исчезла.
Перед нами были горы. Впереди вздымались разбросанные, покрытые снегом зубцы их, укрепившиеся в поверхности ледяной равнины. Темные тучи висели в расселинах, а ветер рвал эти тучи и нес их обрывки над нашими головами.
Мы смотрели, порой затаив дыхание и словно в страхе, на это мрачное, великолепное зрелище. Это был слишком внезапный выход из состояния полной безнадежности. Нас охватил восторг, детский восторг; мы кричали бессвязные слова, махали руками. Когда же я обернулся к Надежде, я увидел, что она закрыла лицо руками, а плечи ее сотрясались от рыданий.
XIV.
Что же там, за этими горами?
Возможно, что это только «нунатаки», верхушки гор, погребенных во льдах и образующих печальные оазисы в беспредельной ледяной Сахаре. Пояс их, насколько можно было видеть, тянулся к северу, а на юге загибался к востоку. Никогда прежде не находили «пунатак» в такой отдаленности от берега.