Заколдованная жизнь
Шрифт:
— Интересно, как там мама и папа управляются с моей «дорогой заместительницей»? — Дженет шмыгнула носом, но тут же взяла себя в руки. — Знаешь, я не хочу сжигать письмо. Это ведь единственное доказательство того, что я не Гвендолен, которая внезапно сошла с ума и теперь считает себя девочкой по имени Дженет Чант. Можно, я его спрячу?
— Это письмо — твое.
— И твоей сестры. Да благословит Господь ее добрую, редкостную… фальшивую душонку! Пойми меня правильно, Мур: я восхищаюсь твоей сестрой. Она так широко мыслит! Ты тоже должен ею восхищаться! Кстати, не подумала ли она о каком-нибудь подходящем месте, куда бы я могла спрятать ее письмо?
Не выпуская письмо из рук, Дженет вскочила и подошла к позолоченному туалетному столику. Ее походка была иной, чем у Гвендолен. Мур тоже поднялся и последовал за ней. Дженет взялась за края увитого золотыми гирляндами зеркала и повернула его к себе обратной стороной, а затем подцепила ногтями нижний край фанеры и приподняла ее. Фанерное покрытие с легкостью отошло.
— Я так же поступаю и с моим собственным зеркалом, — объяснила Дженет. — Это отличный тайник — родители никогда о нем не догадаются. Мама и папа очень милые, но любят совать нос в мои дела. Наверное, это потому, что я у них одна. А я люблю секретничать. Например, я тайно пишу истории — только для себя, а родители пытаются их прочесть. Ой, далматины с пурпурными пятнами!
Она подняла фанеру еще выше и показала Муру знаки, нарисованные на обратной стороне зеркала, выкрашенной в красный цвет.
— Должно быть, это каббала, — предположил мальчик. — Похоже на заклинание.
— Так может, твоя сестра подумала и о зеркале? — воскликнула Дженет. — Все-таки иметь двойника — это ужас! У двух людей одни и те же мысли! И если этот закон работает, — продолжила она, прижимая письмо к задней стороне зеркала и укладывая фанеру на место, — то я наверняка знаю, для чего это заклинание. Выходит, Гвендолен может время от времени заглядывать в наш мир и проверять, как поживает ее «дорогая заместительница». Надеюсь, она смотрит и сейчас.
С этими словами Дженет повернула зеркало в прежнее положение и уставилась в него, свирепо скосив зрачки к носу. Затем она растянула веки, став похожей на китаянку, и высунула язык так далеко, как только смогла. Этого ей показалось недостаточно, и она пальцем задрала кончик носа, а потом еще изрядно скосила рот к правой щеке. Мур расхохотался.
— Разве Гвендолен так не может? — спросила Дженет перекошенным ртом.
— Нет, — хихикнул Мур.
В ту же секунду дверь в комнату распахнулась, и на пороге возникла Юфимия. Дженет испуганно подпрыгнула. Мур и не знал, что она так нервничает.
— Гвендолен, — произнесла горничная, — ты меня очень обяжешь, если прекратишь корчить рожи и переоденешься.
Чтобы проследить за девочкой, Юфимия вошла в комнату. Внезапно она странно квакнула и превратилась в коричневый ком.
Дженет закрыла рот обеими руками. Вдвоем с Муром они в ужасе наблюдали, как коричневый ком становится все меньше и меньше. Уменьшившись примерно до трех дюймов, он начал превращаться в какое-то существо. Сначала возникли большие перепончатые лапы, затем пара выпученных желтых глаз, с укором глядящих на Мура и Дженет.
— Ой, мамочки! — вскрикнул Мур. Похоже, напоследок Гвендолен превратила Юфимию в лягушку.
К удивлению Мура, Дженет разрыдалась. Она опустилась на колени и взяла в руки дрожащую коричневую Юфимию.
— Бедняжка! — всхлипнула Дженет. — Я хорошо представляю, каково тебе сейчас. Что же нам делать, Мур? Ты, случайно, не знаешь, как превращать людей обратно?
— Понятия не имею, — пробормотал Мур. Он вдруг почувствовал
В полном отчаянии Мур кинулся в ванную и принес оттуда влажное полотенце.
— Положи ее сюда, — посоветовал он Дженет. — Лягушкам нужна сырость. Я попрошу Роджера и Джулию снова превратить ее в Юфимию. Я скажу им, что ты не хочешь это делать. Но, ради бога, только не говори никому, что ты не Гвендолен! Умоляю!
Девочка ласково положила Юфимию на полотенце. Лягушка поерзала на нем и снова укоризненно уставилась на Дженет.
— Не смотри на меня так. Я не виновата, — всхлипнула девочка. — Мур, надо бы нам ее спрятать. Как думаешь, в шкафу ей будет удобно?
— Не знаю, но придется ее туда засунуть. Скорее одевайся.
И тут Дженет запаниковала:
— Мур, а что носит Гвендолен?
Мальчик удивился: он полагал, что все девочки знают, в чем им ходить.
— Ну, что обычно: нижние юбки, чулки, платья, ботинки… Ты же знаешь.
— Нет, — замирая от ужаса, призналась Дженет. — Я всегда ношу брюки.
Мур почувствовал, что трудности нарастают как снежный ком. Он бросился искать одежду для Дженет. Видимо, Гвендолен забрала с собой все лучшие вещи, поэтому остались только старые ботинки, зеленые чулки с подвязками, не самые новые нижние юбки, зеленое платье из кашемира с рукавами-буфами и трусики. В некотором смущении Мур протянул все это девочке.
— Она и вправду носит две нижние юбки? — ужаснулась Дженет.
— Да, — неумолимо ответил Мур. — Надевай их немедленно.
Но Дженет едва ли была в состоянии самостоятельно облачиться в одежду Гвендолен. Она все время норовила надеть что-нибудь задом наперед. Муру пришлось напялить на нее нижние юбки, застегнуть их сзади, завязать ей подвязки, зашнуровать ботинки, второй раз надеть на нее платье, поскольку сама она, естественно, влезла в него задом наперед. Когда Мур закончил, все вроде бы выглядело пристойно, хотя ощущалось, что Дженет оделась не без посторонней помощи. Она повертелась перед зеркалом, критически себя осматривая.
— Спасибо, ты ангел. Я выгляжу как девочка эпохи короля Эдуарда, [8] а уж чувствую себя просто сказочной принцессой.
— Скорее, — поторопил ее Мур, — мы опаздываем на завтрак.
Он взял у Дженет яростно квакающую Юфимию, завернул ее плотнее в полотенце и положил в шкаф.
— Веди себя тихо, — приказал он лягушке. — Я буду стараться изо всех сил, чтобы тебе поскорее вернули человеческий облик, так что, пожалуйста, успокойся!
Он закрыл дверцу шкафа и для верности зажал ее сложенной страницей из записей Гвендолен. И все-таки слабое кваканье доносилось и оттуда: Юфимия явно не собиралась вести себя тихо. Впрочем, Мур ее не винил.
8
Очевидно, Дженет имеет в виду стиль, господствовавший в эпоху короля Эдуарда Седьмого (1901–1910).