Заколдованный замок
Шрифт:
Очень тихо, очень осторожно (чтобы не обеспокоить неистового дядюшку) Головастик выбрались с заднего двора.
— На цыпочках, на цыпочках, дорогая, — наставляла дама в шляпе колпаком даму в шляпе с цветами, и Джеральд, несмотря на все свои страхи, ухмыльнулся, пытаясь представить, как ей удастся встать на цыпочки — на цыпочки клюшки для гольфа или на цыпочки рукоятки зонтика.
Мейбл сочла, что может без ущерба для своей репутации отступить вплоть до углового фонаря, но уж там-то она заставила себя остановиться, и никто в целом свете, кроме самой Мейбл, не сможет понять, чего ей это стоило. Вы только представьте себе — твердо и недвижимо стоять на свету, в то время как эти немыслимые, пустые изнутри чудища надвигаются на вас,
Но она стояла непоколебимо. Ладони у нее замерзли и вспотели одновременно, но она продолжала стоять, твердя про себя: «Они не настоящие… не настоящие. Это просто сон, а на самом деле они не настоящие. Они не могут быть настоящими…» Но тут к ней подошел Джеральд, а вместе с ним вокруг нее столпились и все Головастики.
— Это наш друг Мейбл, — объявил Джеральд. — Она играла Принцессу в нашем спектакле.(«Будь мужчиной!» — шепнул он ей в самое ухо).
Несколько ужасных секунд Мейбл не знала, удастся ли ей «быть мужчиной», как того требовал Джеральд, или же она превратится в вопящую, обезумевшую от ужаса девчонку и бросится в дом. Достопочтенный Головастик неуклюже взял ее за руку («Неправда, неправда!» — зажмурившись повторяла она), а дама в цветочной шляпе ласково похлопала ее по плечу перчаткой, натянутой на зонтик и пробормотала:
— Хорошенькая, умненькая девочка! Ты пойдешь рядом со мной, не правда ли, дорогая? — произнесла она чрезвычайно задорно и кокетливо, причем отсутствие в ее речи согласных ее ничуть не смутило.
После чего все они, как ни в чем не бывало, вышли на Хай-стрит.
Выглядели они, конечно, странновато, но обитатели Лиддлсби ложатся спать рано, а полиция в Лиддлсби, как и в других местах, носит крепкие башмаки, грохот которых разносится за милю. Если бы где-нибудь поблизости раздался стук знакомых башмаков, Джеральд успел бы перехватить нежелательного свидетеля. Пока что он прямо-таки лопался от гордости за Мейбл, слыша, как вежливо она отвечает на любезные замечания добродушного Головастика. Он не знал, как отчаянно ей хотелось завопить — завопить так, чтобы сбежались и полисмены, и обитатели тихих домов. Одним словом, завопить так, чтобы погубить все дело.
Они встретили только одного человека, который, хоть и удивился процессии чучел, но (в силу особых обстоятельств) не испугался, а когда, проспавшись, рассказал об увиденном жене, она сперва не поверила, а потом истолковала это как Божье наказание (мужу, разумеется), что было не так уж и несправедливо.
Мейбл чувствовала себя участницей какого-то сложного и безвкусно затянутого ночного кошмара. Но ведь рядом с ней шел Джеральд — Джеральд, который спросил ее, будет ли она вести себя как идиотка. Так вот, она не будет вести себя как идиотка. Она продолжала любезно вставлять реплики в светскую, хоть и лишенную согласных болтовню этих немыслимых существ. Сколько раз ее тетка называла каких-нибудь знакомых «немыслимыми», а еще чаще — «невозможными». Теперь она знала, что эти слова означают на самом деле.
Летние сумерки сменились лунной летней ночью. Тени Головастиков на белой дороге стали гораздо страшнее, чем сами Головастики. На минутку Мейбл пожелала, чтобы стало совсем темно, но тут же с содроганием отказалась от этой мысли.
Джеральд покорно отвечал на вопросы Головастика в цилиндре. Он рассказал уже и о своей учебе, и о занятиях спортом, и о хобби, и о надеждах на будущее, в то же самое время ломая голову над тем, когда же кончится действие кольца. Кольцо, похоже, считало семерками. Что же выйдет на этот раз — семь, четырнадцать или двадцать один час? Он запутался в таблице умножения на семь (ее и среди бела дня неохота повторять) и пришел
Ворота, само собой, были заперты.
— Понимаете, — пролепетал он, когда Головастики понапрасну попытались отворить ворота, — сейчас уже очень поздно. Тут есть другой путь. Но вам придется пролезть в дыру.
— Но ведь с нами дамы! — возразил достопочтенный Головастик, но дамы запротестовали, уверяя, что они обожают приключения.
— Потрясающе романтично! — воскликнула дама с цветами на шляпе.
Они сделали небольшой крюк и вышли к пещере — не так-то легко было найти ее при свете луны, искажающем привычные пропорции. Джеральд шагал впереди, уверенной рукой сжимая добытый в саду фонарь, Мейбл жалась к нему, а за ними, постукивая неуклюжими деревянными ногами следовала толпа головастиков. Гласные переливались у них во рту, выражая то изумление, то женские страхи, то мужскую уверенность. Они прошли через пещеру, миновали узкий проход, изгородь и арку.
Из-под арки они вынырнули в залитый луной волшебный итальянский сад. Из крашенных картонных губ вырвалось дружное: «О!», а достопочтенный головастик прибавил к этому: «Место просто замечательное — ручаюсь честью!»
Старинным мраморным террасам и змеящимся, усыпанным гравием дорожкам никогда не приходилось откликаться на звук столь странных шагов. Даже сам заколдованный сад не видал, наверное, столь нелепых теней на своих сероватых, ровных, росистых лужайках. Примерно так думал Джеральд (точнее: «У них здесь у всех глаза повылезли бы, если бы они такое увидели»). Но тут он увидел, как соскочил со своего пьедестала Гермес — спрыгнул и устремился к нему и его спутникам с тем же бесцеремонным любопытством, с каким уличный мальчишка устремляется в уличную свару. Он знал, что он один различает движение статуи, знал, что все дело в кольце, которое позволяет ему видеть то, чего не видят другие. На всякий случай он стянул кольцо с пальца — все правильно, Гермес стоял себе на своем пьедестале, столь же неподвижный, как вылепленный под Рождество снеговик. Он снова надел кольцо — вот он, Гермес, так и вьется вокруг честной компании, заглядывая в картонные лица!
— Это отличная гостиница, — произнес Головастик в цилиндре. — Сад здесь устроен, можно сказать, с большим вкусом.
— Нам придется пройти через заднюю дверь, — внезапно вмешалась в разговор Мейбл. — Парадный вход закрывают в полдесятого.
Плотный приземистый Головастик в клетчатой синей с желтым кепочке пробормотал что-то насчет «приключений, напоминающих ему славную молодость».
Они миновали озеро с мраморными берегами, в глубине которого сверкали золотые рыбки и плескалось огромное доисторическое чудовище. При свете луны вода переливалась, словно огромный бриллиант, и только Джеральд смог разглядеть огромного ящера, бултыхавшегося среди водяных лилий.
Они торопливо поднялись по ступеням Храма Флоры. Задняя стена храма (в ней арок не было) примыкала к одному из отвесных холмов (его можно даже назвать скалой), что оживляли пейзаж итальянского сада. Обогнув статую богини, Мейбл что-то нащупала пальцами в стене, и Джеральд, подняв фонарь, нащупал его лучом высокую и узкую дверь — камень, скрывавший потайной ход, медленно отодвигался под опытной рукой Мейбл.
— Сюда, пожалуйста! — пригласила она, запыхавшись. Где-то около позвоночника кожа ее стала совсем холодной и вся покрылась мурашками.
— Мой мальчик! Вы с фонарем пойдете вперед, — весело потребовал деревенского вида Головастик.
— Я… Я должен остаться здесь и закрыть за вами дверь, — возразил Джеральд.
— Это сделает Принцесса. Мы поможем ей, — подхватила дама в цветочной шляпе (Черт бы побрал ее любезность!).
Джеральд продолжал хладнокровно настаивать, чтобы именно ему доверили затворить дверь.
— Вы же не хотите подвести меня, верно? — мягко убеждал он, и Головастики (в последний раз проявившие разум и снисходительность) согласились наконец с его просьбой.