Заколдуй меня
Шрифт:
— Не знаю... Не знаю, Чарли это был или нет. Неужели ты думаешь — если мы эпизодически трахались, когда мне и двадцати не было, я могла узнать этот шепот, интимный, словно в постели. — Ты заблуждаешься. — Она взглянула на него. — Я и тебя не узнала бы.
— Да, конечно, — согласился он и, помолчав, добавил: — Прости меня.
Она отвернулась и стала смотреть на искрящуюся поверхность моря, чтобы утопить в ней вспыхнувший в глазах блеск. — Распечатай письмо. Может, ты выиграл в лотерее машину?
Листок реял на ветру, словно флаг, и Паскью пришлось держать его за оба конца, как городскому
— Я приглашен на обед.
— И уже не в первый раз. — Ей вспомнился его рассказ о том, как ушла от него жена: он вернулся домой и застал все в таком виде, будто она только что вышла из комнаты, — так же было и с кораблем «Мария Селесте». Потом ей представилась другая картина: Паскью входит в спальню пустующего дома и видит, что стол накрыт, бутылка с вином откупорена, свечи зажжены, как будто кто-то побывал здесь всего несколькими секундами ранее.
— Жизнь проходит по кругу, — пришло ей в голову. — Мы выбираем себе образы, и они являются нам снова и снова, сопровождая наше круговое движение.
— Есть некоторое отличие, — объяснил он. — В этот раз будут присутствовать люди за соседними столиками, нам подадут меню, список вин и исполнят импровизацию на тему «Вестсайдской истории». Надеюсь, обслуживание будет лучше, чем в прошлый раз.
— Ну, если обнаружишь на столе кассетный магнитофон, заказывай только полбутылки вина.
В письме было название ресторана, дата, время встречи и просьба: «Приходи один».
— Что все это значит? — недоумевала Софи. — Кто бы он ни был, но он знает, что я здесь. Почему же «Приходи один»?
Паскью пожал плечами, словно ей следовало это знать. Но на всякий случай добавил:
— Мы с ним не закончили одно дело.
Глава 18
Машина остановилась на эстакаде во внезапно наступившей тишине, диспетчер моментально исчез. Свет был какой-то размытый, как свет огоньков на болотах; дул легкий ветерок. Вторая машина остановилась следом за первой, тоже в полной тишине, последние несколько ярдов она, видимо, катилась по инерции, с выключенным двигателем. Из второй машины выбралось несколько человек. В тот же самый момент из будки диспетчера тоже стали появляться люди с автоматическим оружием.
В первой машине был только водитель. Он огляделся и беспокойно заерзал, а потом понял, что происходит, почему и кто перед ним. Он выскочил наружу, но было уже поздно. По нему открыли огонь длинными, размеренными очередями, надвигаясь на него. Машина дрогнула, пробоины мгновенно усеяли корпус, стекла треснули и рассыпались.
Водитель стоял в нескольких футах от машины. Тело его болталось из стороны в сторону под градом безжалостно впивающихся в него пуль. Казалось, невидимые руки толкают его то в одну, то в другую сторону, швыряют на землю, рывком ставят на ноги; он покачивается на носках, наклоняясь вперед, потом, завалившись назад, балансирует на пятках. Кровь хлещет, словно из шланга, пытаясь сбить его с ног.
Автоматчики шли на мишень с бесстрастными лицами, не сводя с нее глаз. Невозможно было представить себе, что он еще жив, но он по-прежнему стоял прямо, по-прежнему двигался, яростно размахивая руками, при этом ноги его лихо отплясывали какой-то сумасшедший танец. Когда стрельба стихла, тело шмякнулось на мостовую, словно разделанная мясником туша. А потом наступила тишина. Когда остальные уже отвернулись, один из автоматчиков пнул мертвое тело ногой и сплюнул на него, демонстрируя сицилийское презрение к мертвому врагу.
Так он и остался лежать. Сонни Корлеоне, погибший на эстакаде.
Чарли Сингер сидел у телевизора, включенного на полную громкость. Шум, сопровождающий убийство Сонни, заглушал звуки, проникающие сюда со всех сторон через деревянные перегородки. Почти две недели Сингер провел в отеле, выходя лишь за тем, чтобы купить продукты или перекусить в замызганном кафе неподалеку от станции. Только раз или два, когда становилось невмоготу от доносившегося до него шума или казалось, что стены комнаты вот-вот раздавят его, он выбирался в кино, стараясь обрести в темноте чувство безопасности, но, не в силах совладать с собой, дрожал при мысли, что они могли идти за ним по пятам по улице, потом в кино, и вот сейчас один из них сидит позади, так близко, что может до него дотронуться, а остальные поджидают его на улице.
Большей частью он выходил ночью. Девушки были повсюду: у светофоров, в боковых улицах, они постукивали каблучками по асфальту, усеянному ими же выброшенными окурками. В неясном гуле, доносившемся из-за стен, который он старался заглушить при помощи старых фильмов, телеигр и пестреющих сценами насилия выпусков новостей, можно было различать глухое ворчание, вой, притворное наслаждение, подлинную боль, поддельное вожделение, злость, негодование, нетерпение, мычание, вздохи, ярость, смех — и все это сливалось в неумолимый ритм, не оставляющий сомнения в том, что здесь совокупляются человеческие существа. Клиентами были в основном приехавшие на деловые встречи бизнесмены. Девицы словно пропускали их через сборочный конвейер.
Аль Пачино поднимался в горы где-то в Сицилии в сопровождении державшихся чуть поодаль телохранителей с винтовками. Холмы, пыльные дороги, стены, сложенные из камней, — лиричный, навевающий спокойствие пейзаж.
До него донесся женский голос: «Как тебе хочется? Делай все, что тебе хочется». Через стену женщину было так отлично слышно, словно она находилась здесь, за напускным бесстыдством, как за слоем грязи, скрывалась усталость.
Чарли Сингер сломал печать на горлышке бутылки с шотландским виски и подумал: «Если когда-нибудь мне и случится еще раз трахнуться, это будет не скоро. Хорошо бы переехать куда-нибудь, но трудно найти более подходящее место».
Для Валласа Эллвуда тоже трудно было отыскать лучшее место. Он сидел в одном из ресторанчиков неподалеку от того спортивного зала, где закончил свою жизнь Рональд Мортон. Вечер был теплый, и девушка, с которой он пришел, предпочла столик в саду; место было выбрано с соблюдением всех предосторожностей: в самом глухом уголке сада, подальше от окон. Посреди сада стояло одинокое дерево, в убранстве ярко светящихся веток и листьев. Девушка склонилась над меню, и отблеск неонового пламени заиграл у нее на волосах.