Закон абордажа
Шрифт:
Хитро прищурившись, Эомар воззрился на Альери.
— Есть дураки, которые считают, что женщина на корабле — это беда! Ну и что взять с убогих? Ну, какая беда от женщин? Особенно от таких милых девушек, как ты!
— Знаешь, дружище, — непринужденно бросила Игерна, — вообще-то я перестала быть девушкой… довольно давно… И вообще, со мной такое бывало, что тебе и в кошмарных снах привидеться не могло…
Он вместо ответа щелкнул пальцами.
У их столика появилась хозяйка заведения.
— Рому еще нам!.. Вернее, рому мне, а даме — карроманского игристого.
— Тамми, — бабахнула Игерна по столу крепким
— Да, конечно, сию минуту! Господин Эомар, какая честь для нас. Сейчас принесут ваши любимые калинардас. Я велю девочкам приветить дорогого гостя… Эй, Аргелия, Розетта, обслужите капитана…
Отойдя от стола, Тамми подозвала смуглого чумазого мальчишку, что шатался меж столов, ожидая, не перепадет ли что из объедков.
— Эй, Пако!
И зашептала что-то ему на ухо.
Парнишка понятливо кивнул и метнулся за дверь.
Не то, чтобы старуха любила лезть в чужие дела — нет, обычно она предоставляла этим самым делам идти своим ходом. Но старалась о них знать. На всякий случай
— Хосефа-а! — крикнула она на кухню. — Выйди-ка сюда! Калинардас у тебя скоро будут готовы?.. Ага, хорошо, только перец не клади… Видишь вон того моряка? Запомни на всякий случай. Он специи не любит — перец для него не класть ни в какое блюдо!
— Как, леди, даже в квесадильяс?!
Угольно-черное лицо кухарки посерело от ужаса при мысли о таком кощунстве.
— Да-да, и побыстрее! Лорды пираты будут веселиться!
А две команды уже как-то по-особому перемешались, уже началось бесконечное «А помнишь?».
Пьяный дон Мигель Эрнандес обнимался с Жанно — канониром с «Отважного», у которого эгерийские корсары вырезали всю семью, и жаловался на несправедливый суд, лишивший его чина и дворянства. Бывший охотник за рабами Черч Сарторис, хохоча, боролся на руках с пикароном Бунгой — вторым марсовым на «Отважном», а чернокожий, с добродушной жемчужной улыбкой, раз за разом укладывал его руку на стол.
Вот уже вразнобой затянули песни. В одном углу — арбоннскую, про то, как старый пират умер от пьянства, отчего его друзья дали обет больше не брать в рот ни капли, но потом, открыв сундук покойного, нашли там большую бутылку рому и, рассудив, что добру пропадать не годится, выпили ее и, само собой, тут же забыли все обеты.
В другом — хойделльскую про креолку Салли, у которой тело расписано татуировкой по восточному обычаю, которая пьет ром и джин ловчее, чем любой боцман, и чьи ухажеры падают к ее ногам не от любви, а от удара ее кулака. В третьей — фризскую про сараадамского матроса, который готов выпить чарку отравы и съесть целиком сырого гиппопотама, только бы не видеть сараадамских улиц, сараадамских вербовщиков и жадных сараадамских шлюх.
— Эх, Шаггор мне в печенку, жаль Хор'Таги нет, вот бы кто спел! — вздохнул Банн.
— Ну, я могу спеть! — вдруг заявила Игерна, которая расслабленно сидела, чуть опершись на мощный торс Эохайда.
Тут же шум чуть примолк, и откуда-то с задних рядов ей протянули гитару, инкрустированную слоновой костью и золотом, ранее, несомненно, принадлежавшую какому-нибудь благородному идальго.
Игерна вдруг улыбнулась, перебирая тонкими огрубевшими пальцами струны, ругнула расстроенный инструмент.
— Давайте, парни, слушайте, это наша песня — про НАШУ судьбу, под которой мы все ходим…
А потом запела на лингва
Пираты невольно умолкли — ибо всякий знал, что у пиратского капитана Игерны Бесстыжей чудесный голос, пока что не охрипший от того, что нужно перекричать бурю или грохот орудий…
Извилист был мой путь,— подхватили припев пираты.
Извилист был мой путь, Но как там ни крути, Нам жизнь не обмануть, не обмануть, А смерть не обойти… …Когда я умоюсь в последний раз,— продолжила Игерна.
И чару вина отхлебну, Пришедшим за мной в лицо рассмеюсь, С улыбкой вокруг посмотрю, И с верою в то, что скоро умру, Оставлю пустой каземат. Вдохнув утренний аромат, Извилист был мой путь, Извилист был мой путь, Но как там ни крути, Нам жизнь не обмануть, не обмануть, А смерть не обойти…— ревели десятки глоток.
И жизненный водоворот Уйдет, не оставив следа, Когда будет мной пройдена до конца Дорога на эшафот… …И время мое истечет.Тенькнула отброшенная гитара, а крепкая ладошка Игерны рассекла воздух сверху вниз, изобразив последний взмах топора.
— Игерна, ты чего? — лишь спросил Эохайд.
— Так, вспомнилось…
— Кстати, эта песня, между прочим, — переделанный трубадурский гимн. Кто-то переложил старинную рыцарскую балладу, какую пели когда-то трубадуры Сарванны — пока их не сожгли на кострах…
Тут опять заговорили о знаменитом пирате — на этот раз почему-то вспомнили, как два года назад ему достался настоящий эгерийский галеон, причем без боя. Определенно не обошлось без нечистой силы.
— Иг, ты Рагира видела когда-нибудь? — зачем-то спросил Эохайд.
— Не довелось, — хмуро передернула плечами Игерна. — Да и хотения, честно сказать, особого нет…
— Так он ведь твой земляк, говорят, эгериец…
— Не знаю… — Игерна насмешливо сдвинула брови. — Я, знаешь, с земляками как-то не особо встречаюсь. Случается — граблю их: что правда, то правда…