Закон абордажа
Шрифт:
Девушка молча вытащила из-за пазухи узелок из пестрого платка, зубами развязала один уголок и вытащила два серебряных кругляша.
— Спрячь, дахла, они же тебе так трудно достаются, — издевка в голосе хозяйки стала совсем уж откровенной.
Девушка дернулась, как от удара, отступила на шаг.
— Каваранда сао хелба! Набу-набу, Папа-Домбала магилас-так-рубха! — произнесла она, с ненавистью глядя в глаза толстухе.
Теперь уже та дернулась, будто наступила на ската-торпедо, бьющего магической силой,
Оглядевшись туда-сюда, не слышал ли их случайный прохожий, она схватила гостью за локоть и оттащила в хижину, совсем забыв о козе.
— Жди, — бросила она, сжав губы, — и, клянусь лоном Монгалы, ты страшно пожалеешь, если не имела права произносить этих слов.
Отсутствовала она не очень долго и явилась не одна, а в сопровождении полуголого старика в ветхих бархатных штанах, сморщенная кожа которого была покрыта сеткой старых ритуальных шрамов. При этом на указательном пальце левой руки блестел тусклым золотом перстень грубой айланской работы.
Безмолвствуя, девушка опустилась на колени перед стариком и коснулась лбом глинобитного пола у его ног.
— Встань, Гимба, и не трать время, — бросил старик-сантьеро. — Вижу, у тебя есть, что мне сказать…
— Вчера я… Госпожа послала меня и трех девочек обслуживать матросов с «Отважного» Эохайда Счастливчика, — начала девушка, поднявшись. — С нами еще была Маго, которая…
— Дальше…
— Они собираются обобрать капище Старших Сыновей Ночной Хозяйки, — выдохнула Гимба.
— Где?! — Морщинистая железная длань с нечеловеческой силой впилась в запястье девушки.
— На Ничьих Землях, кажется, в бухте с кораллами, — испуганно пробормотала она. — Ты, помню, говорил, отче, что если кто-то услышит про Сыновей и их храмы, про то, что их кто-то ищет или нашел, нужно сразу бежать к тебе… Я… прости, отец мой, если я сделала неправильно…
— Ты сделала все правильно, малышка, — ласково произнес старец. — Рассказывай все, как было. Они говорили это пьяными или были трезвые? Что именно они сказали? Где это место? Они упоминали карту или проводника? Вспомни все — это важно!
— Утром, когда они уже ничего не хотели и даже отпустили всех, кроме меня да Маго, к ним пришел капитан, выгнал белую шлюху и сказал, чтобы они собирались, потому что какой-то большой боккор Белого Бога посылает их за сокровищами Сыновей на Ничьи Земли. И он еще что-то сказал, я не поняла, кажется, про бухту, где много кораллов. И что он даже заплатил им вперед задаток. Пятьсот золотых!
— Залив Эль-Коралльо, — бросил жрец, сжав губы. — Хорошо, продолжай.
— Они встали и ушли… Вот… все. Прости, отче, — добавила она.
— Так, — негромко произнес Мутабасса минуту спустя. — Ты и в самом деле сказала важную вещь, и наши боги тебя не забудут. Можешь идти, а то твоя хозяйка еще заподозрит
— Отец мой, — попросила Гимба, — я вот принесла еще денег на свой выкуп…
— Считай, что треть его ты оплатила сегодня, — бросил тайный повелитель айланской общины Стормтона и один из трех тайных главарей всех темнокожих на Ледесме. — Иди…
Карубу с ненавистью проводила взглядом тоненькую фигурку, кутавшуюся в покрывало.
Эта дрянь и шлюха, презренная дахла, чья кровь испорчена нечистой кровью белых демонов, родившаяся в рабстве и прирожденная рабыня живет и не тужит. Даже боккор-а-хунгани, повелитель жизни и смерти любого из них, истинных людей, чьими устами говорит сам Отец-Змей, благоволит ей. Рабыне, верно служащей белым демонам и по их приказу раздвигающей ноги перед всяким, кто может заплатить. А вот она, внучка вождя из благородного народа шантаи, успевшая на родине пройти первое посвящение, всего лишь служанка при Мутабассе. Эта дрянь жива и будет жить. А ее дочь умерла под кнутами, потому что не захотела стать такой же шлюхой… Где же правда твоя, Домбалла?
Хромой, неопрятный старик, увешанный амулетами, затворил за собой плетенную из пальмовых ветвей дверь убогой хижины, постоял, присушиваясь к чему-то, а потом с неожиданной прытью подошел к очагу и почти без напряжения сдвинул с места старый жернов, на котором разжигался огонь. Тот повернулся на невидимой оси, и под ним оказался узкий чернеющий мраком провал. Мутабасса сунул туда руку, вытащил веревку с узлами и, закрепив ее за жернов, начал, покряхтывая, спускаться вниз во тьму.
Через минуту он оказался в тесной земляной пещерке, чьи стены укрепляли не ошкуренные пальмовые доски.
При тусклом свете подвешенных к низкому потолку гнилушек он выбил кресалом огонь, засветил маленький каганец.
При его свете стал виден небольшой каменный алтарь, на котором застыли темные потеки и горкой лежал жирный пепел, с дюжину статуэток и масок вокруг него, пара человеческих черепов, тамтамы, обтянутые черной и желтой, а иногда и белой кожей.
Пожалуй, при виде всего этого у любого инквизитора возникло бы к хозяину немало неприятных вопросов.
Но даже в эгерийских колониях супрема редко наведывалась в кварталы, населенные чернокожими.
Отдышавшись, Мутабасса занялся странным делом.
Для начала он вытащил из-под алтаря простую деревянную тарелку, в которую налил воды из висевшей на колышке калебасы. Потом принялся сыпать в воду какие-то порошки сушеных трав, добавил туда пепла с алтаря — при этом на землю упала тонкая обугленная кость, не похожая на куриную или кроличью.
Потом из тайника в стене достал амулет в виде мутного камня, оправленного в медь, и, проткнув палец костяным ножом, капнул несколько капель крови, показавшейся черной в свете каганца.