Закон есть закон
Шрифт:
Наверное, я бы мог начать размышлять о том, что в жизни бывают ситуации, когда десятки удивительных совпадений следуют одно за другим, и кажется, что все они подобраны с особой целью: либо нас угробить, либо спасти. К сожалению, нынешняя обстановка в таверне Дайны не располагала к размышлениям: я был прикован к силовой ловушке, руки подняты и разведены в стороны. Ноги мои, правда, касались пола, но от этого мне было не легче. Обычно к этим ловушкам в «Тощей корове» пристегивали бузотеров, и я даже знал, где находится рубильник системы. Вот там, у стойки. Но знание это мне было пока что до синевы: добраться до рубильника не было никакой возможности.
Макса распяли рядом с Адой за обе руки, и он старательно поворачивался в сторону графини, чтобы она могла опереться свободной рукой на его живот. Мелюзгу просто связали. Кажется, все были живы. Пока.
Я только сейчас заметил, что Дайна тут же в холле – она сидела за столиком, и один из охранников Пеленца держал руку на ее плече. Волосы ее были взлохмачены больше обычного, платье порвано, один глаз заплыл и казался огромной темно-синей сливой, губы разбиты. Но – о чудо! – расческа торчала за единственной уцелевшей лямкой бюстгальтера.
Как же мы так! От ярости я готов был кусаться и рычать, а горящая от ожога кожа лишь усиливала мою злость. Выходило, Пеленц был явно круче меня и Ады. Досадно, когда мерзавец сильнее и талантливей тебя.
Пеленц тоже это сознавал и наслаждался ситуацией. Он немного раздобрел с тех пор, как я его видел в последний раз, и теперь выглядел как заурядный обыватель – полноватый, среднего роста, с мутной сединой в волосах. Лицо его с высоким лбом и прямым носом можно было бы назвать красивым, если бы не бесформенная скругленность подбородка.
В данный момент Пеленц улыбался.
– Я ведь тебя ждал, графиня. Почему ты так задержалась, моя девочка? – Пеленц подошел к пленнице и взял беспомощную Аду за подбородок.
Если бы моя ярость равнялась моей силе, я бы освободился в тот же миг. Но меня будто прибило к стене гвоздями, браслеты впились в запястья не хуже наручников.
Пеленц напоминал мне кукушонка, который способен забраться в любое гнездо, убить его обитателей и заполнить собой место, предназначенное для многих и многих, а потом своим тонким пронзительным голосом отсчитывать, сколько и кому осталось жить – не лет, а дней и даже часов.
– Я все думал, неужели народ на нашем мерзком островке так измельчал, что никто не способен даже на самую примитивную месть? – продолжал рассуждать кукушонок. – Увы, Граф пытался привлечь для этой цели закон – смешно! – Пеленц и в самом деле рассмеялся. – Пелена не может себя сама уничтожить, вот в чем дело. Ну а ты, Ада, ты делала вид все эти годы, что тебя волнуют тряпки, игры и еще математика и теория синевы. И совсем не волнует месть. Как бы не так! Я тебе не поверил.
Ада дернулась и выругалась. Как я успел убедиться – ругаться она умела.
– Подобные слова свидетельствуют лишь о твоем бессилии, – осуждающе покачал головой Пеленц. – Граф, Кайл, ты, Ада, все вы – бессильные, жалкие существа. А я – олицетворение силы. Я – судья. И хаос дает мне возможность судить
Он в самом деле держался так, будто на плечах его по-прежнему была судейская мантия, и мы находились в зале суда.
– Знаешь, как я убил Кайла? – продолжал Пеленц. – Я ведь его убил собственными руками. Он был тощий, слабый, жалкий, как цыпленок. Сейчас я продемонстрирую тебе, как это произошло.
Пеленц прошелся вдоль лежащих на полу гавриков и остановился напротив тощего Пончика.
– Вот этот подойдет. Очень похож на Кайла.
Он наклонился, ухватил паренька за ворот и поставил на ноги. Рядом с Пеленцем Пончик казался не подростком – ребенком. И он в самом деле напоминал Кайла – светловолосый, голубоглазый, невысокого роста.
– Кайл был такой же тщедушный… Так и хотелось свернуть ему шею. А все почему? Потому что в жилах его текла гнилая кровь аристократа-вырожденца. Может быть, граф спал с твоей мамашей, парень?
– Гы-ы… – заржал кто-то из охранников.
Я узнал Вибаштрелла и завыл уже в голос – не хуже волка.
– Дяденька, не надо… – пролепетал Пончик.
Пеленц положил ему руки на плечи.
– Таких никому не нужных уродов надо уничтожать – это и для них лучше же.
– Мама… – Пончик заплакал. У него застучали зубы, и руки стали мелко дрожать.
– Не смей! – Ада дернулась, но опять же безрезультатно.
Я сделал новую попытку добраться до Пеленца, но это ни к чему не привело, я мог сколько угодно дрыгать ногами – руки мои были прикованы намертво.
Пеленц сделал одно-единственное короткое и резкое движение. Раздался хруст. У меня перед глазами все заволокло кровавой дымкой. Я плевался, рычал, бился, как рыба в сетях. Ада кричала.
– Надо уметь повиноваться тем, кто лучше и сильнее, графинечка. Тот, кто не умеет, умирает. Почему отец не научил тебя этому правилу? Знаешь, что я сказал твоему отцу, когда он требовал суда надо мной и моими людьми? Я пообещал ему, что отымею тебя во все места. И сегодня я это обещание выполню.
– А ты синяя мразь, мужик, – сказал Гарри тихо, но очень отчетливо, будто приговор выносил.
Пеленц подскочил к нему и пнул тяжелым ботинком под ребра. Раз, другой… Ада вновь начала ругаться, но это, похоже, Пеленца только еще больше распаляло.
И в этот миг в дверь ударили кулаком.
– Мильт, погляди, кто там… – приказал Пеленц одному из подручных.
«Пусть это будет призрак. Синева, пусть придет призрак!» – взмолился я мысленно.
Заверещали висюльки у входа, и Мильт влетел в комнату на манер пушечного ядра. Поскольку он не был изувечен до неузнаваемости, ясно было, что пришел не призрак. В следующий миг арбалетный болт впился в грудь стоявшему рядом с Пеленцем громиле. Краем глаза я увидел, как Дайна ухватила лежащую у нее на плече руку, дернула, перекидывая охранника через себя на стол, и металлическая расческа глубоко вошла тому в шею. Со скоростью, которой я никак не мог ожидать от Дайны, она рванула к рубильнику. Один из охранников нацелил ей в спину арбалет, но Гарри сумел-таки извернуться и связанными ногами пнуть стрелка в голени, так что тот промазал. Дальнейшее происходило почти одновременно, время растянулось, разбилось на отдельные дискретные отрезки… Не время, а какие-то лохмотья… и каждый ухватил свой лоскут.