Закон меча. Трилогия

Большаков Валерий Петрович

И вот наступил день прощания. Четверо пожилых гридней сгребли землю с могилы и подняли крышку. Медленно и торжественно извлекли почерневшее тело в покрывале, вынули кувшин с пивом, закуску и гусли.

– Я уж думал, – сказал Пончик облегченно, – вони будет...

– Да он там как в морозильнике лежал, – фыркнул Олег. – Тут, Понч, каждая мелочь продумана.

– Все равно как-то мрачно все.

– Пончик, ты не на дне рождения...

Девушки под пение старших товарок надели на Адулба шаровары и носки, натянули сапоги, а сверху – парчовый кафтан с золотыми пуговицами, нахлобучили на мертвую голову шапку из соболя.

Протяжно голося, гридни понесли умершего в предпоследний путь.

А толпа на берегу реки собралась изрядная – многие знали купца и пришли проводить, отдать дань уважения умершему, а большинство явилось для участия в тризне.

Задубевший труп устроили на ладье и подперли его подушками. Приглашенные понесли подарки – пиво и вино, благовония и овощи, каравай хлеба, блюдо жареного мяса. Рассекли на две части собаку и бросили на палубу. Обок с умершим положили его оружие, ломаное и гнутое, чтобы никто из живых не покусился. Трэли вскочили на двух коней и гоняли их, пока те не вспотели, после чего скакунов порубили мечами и загрузили на корабль. Зарезали петуха и курицу и кинули туда же.

А девушка, избравшая наикратчайший путь в небесную усадьбу, ходила по рукам, по очереди отдаваясь родственникам и друзьям покойного, и те говорили избраннице: «Скажи своему господину, что я сделал это по любви к тебе».

– Не, я бы так не смог, – тихо прокомментировал действо Пончик. – Группен-секс мне никогда не нравился.

– Так это ж не свальный грех, – возразил Олег, – а священнодействие! Хотя... Знаешь, первым я бы стал, но в очередь становиться... Ну уж, нет уж!

Когда настало среднее время между полуднем и закатом, Гуту повели к священным вратам – двум рогатинам, врытым в землю, с перекладиной, укрепленной поверх. Этакий косяк без дверей и самих стен.

Избранница, напичканная зельем, встала ногами на сложенные руки двух могучих гридней, и те подняли ее выше перекладины.

– Смотри, смотри хорошенько! – кричали ей. – Что открылось тебе?

– Вижу отца моего и мать мою! – радостно голосила Гута. Язык ее малость заплетался.

Гридни спустили «невесту» вниз и снова подняли.

– Вот вижу всех умерших родичей сидящими!

– Не ждет ли тебя муж? – крикнула «ангел смерти», когда жена мертвеца воздвиглась на крепких руках в третий раз. – Видишь его?

– Вижу! Вижу! Вижу моего господина сидящим в раю, а рай прекрасен, зелен! С ним взрослые мужчины и мальчики... О! Муж мой зовет меня! Он хочет меня, ведите меня к нему!

«Ангел смерти» подала Гуте курицу, избранница отрубила ей головку, а трепыхающуюся тушку бросили на ладью. Мрачный спектакль, где был просчитан каждый акт, близился к концу.

Сероглазая сняла серебряные браслеты и отдала старой карге. Отстегнула серебряные пряжки и протянула их двум девушкам, прислуживавшим ей все эти дни, от «свадьбы» до похорон. И повели Гуту на лодью к муженьку...

Мужчины со щитами и палками поднялись следом, и Турберн протянул сероглазой кружку с вином – девушка пропела над нею, прощаясь с подругами, и выпила до дна. Турберн тут же налил вторую. Гута затянула длинную песню, задабривая силы добрые и пугая демонов.

«Ангел смерти» еле дотерпела до конца сольного номера и ввела «жену» к «мужу» в шатер. За пологом скрылись шестеро мужиков от рода Адулба и хором сочетались с Гутой.

И вышел срок – сероглазую простерли бок о бок с мертвецом, двое схватили ее за ноги, двое за руки, а «ангел смерти» обвила стройную шейку Гуты красивым шнурком и протянула концы его третьей паре «любовников». Мужики крепко затянули шнурок, душа сероглазую, а старуха яростно втыкала ей в бок большой ширококлинный кинжал.

Стоны и хрипы удушаемой не доносились до берега – гридни со всей мочи колотили мечами по щитам, заглушая озвучку ритуального убийства.

«Ангел смерти» выпрямилась, и по толпе разнесся выдох: Гуты больше нет! Она ушла туда, откуда не возвращаются.

Адун, ближайший родственник умершего, двинулся спиною к ладье, держа в одной руке факел, а другой пятерней вцепившись в собственный голый зад, пока не зажег погребальный костер, разложенный под кораблем. За ним пошли остальные, запаливая ладью со всех сторон. И каждый их шаг, любое движение или слово было утверждено строжайшим обычаем, все имело свой смысл и причину.

Пончик постеснялся участвовать в действе, а Олег зажег факелом изгородь-краду вокруг погребального корабля, оплетенную соломой, – замкнулся круг из огня, спрятал от глаз людских ход в страну мертвых, куда вступал Адулб, рука об руку с молодою женой.

Сильный огонь охватил корабль, потом подул сильный, грозный ветер, словно насланный милостивыми богами, и неукротимое воспламенение усилилось еще пуще.

Жар был велик, и Олег отошел подальше, прикрываясь рукою, пока не остановился рядом с Боевым Клыком.

К светлому князю приблизился заезжий сарацин, поклонился Инегельду и спросил кротким голосом:

– Дозволено ли будет гостю этих мест присутствовать на похоронах достойного Адулба?

– А чего ж нет! – хмыкнул князь. – Кто таков будешь?

Араб поклонился и ответил:

– Меня зовут Ахмед ибн-Фадлан ибн-аль-Аббас ибн-Рашид ибн-Хаммад. Я прибыл в эту холодную страну из славного города Багдада, дабы помогать послу святейшего халифа в его славных делах... Во имя Аллаха, велик Он и всевышен!

– Да уж, славных дел вы натворили, – проворчал Клык. – Распалили булгар так, что те взбесились!

Ибн Фадлан прижал пятерню к сердцу и поклонился.

– Ладно, чего уж там... – махнул рукой князь. – Присутствуй.