Шрифт:
Глава 1, в которой происходит побег из больницы и забег под дождем
Автор напоминает: в книге присутствует огромное количество никогда не существовавших в реальной истории людей, мест, событий, мнений, мотивов и разговоров; и примерно такое же количество тех, что всё-таки существовали. Попытки отличить первых от вторых не приведут вас ни к чему хорошему. К плохому, впрочем, тоже.
– Черт возьми, сдохнуть под грудой картошки? Серьезно? Белозор, вообще – на кой хрен ты поперся в Смолевичи? – этот
– …ГАЗ-САЗ–53Б под управлением водителя Николая Митрофановича Пустовита… – пробормотал я.
– Погоди-ка! Какого хрена? Опять твои штучки? Ты что – знал? Но тогда – какого хрена?!
– Он живой хоть? – я мог разговаривать – белозоровским баритоном, шевелить этими руками-лапищами, даже слышать!
Это всё само по себе было прекрасно, а тот факт, что башка моя была сплошь обмотана бинтами, меня особенно не смущал. Свет-то сквозь них я уже видел, так что и зрение – восстановится! Я точно это знал. Так что мерзкое ощущение по всему телу, головокружение и мигрень можно было и потерпеть.
– Живой! Он успел вывернуть руль, снизить скорость. Отделался легким испугом. Твой козлик бортом ударило и картошки внутрь насыпало будь здоров! Ты только никому не рассказывай – засмеют! Бульбаш, едва не подохший от бульбы…
Мне смешно не было, а Привалов веселился:
– Козлику твоему – хана. Восстановлению, кажется, не подлежит. А ты – подлежишь. Правда, черепно-мозговая травма и всё такое – ну, это врачи тебе расскажут. Веселые деньки в больничке тебе обеспечены! Ты мне вот что скажи – черную «Волгу» видел?
– Какую «Волгу»? – удивился я.
– Ну, которая на встречку выехала и твоего этого Пустовита с панталыку сбила!
– Ничего такого я не видел… Я на обочине стоял, сообщение по радио слушал!
– Сообщение, м-да. Не один Пустовит с панталыку сбитый сейчас, – этот матерый мент, похоже, впал в уныние. – Одна половина страны рыдает и пьет с горя, вторая – гармонь готова от счастья порвать и пьет от радости, но – тихонечко. А третьей половине вообще фиолетово, кто там с трибуны вещает… Позорище какое-то. Ворона в турбине борта номер один, десяток погибших, из самых-самых…
– Не бывает третьей половины, – сказал я.
– Ой, Белозор! Не до того сейчас! Ты мне вот чего скажи – нам-то, нам – как дальше быть? Думаешь, я к тебе потрепаться пришел? Давай, говори, что там дальше?
– А я откуда знаю? – я и вправду понятия не имел, что делать Минскому УГРО в целом и Привалову в частности в данной ситуации.
– Но ты же… М-да. Ты сам-то что собираешься делать?
– Я-то? Работать. Статьи писать. В командировки ездить. Интервью брать. Дачу ремонтировать. Еще полушубки хочу девчатам справить на зиму…
– А!.. А-а-а-а… – Привалов, кажется, пытался понять и принять сказанное мной, но не успел – послышались быстрые легкие шаги.
– Гера! Да что ж это такое?! – это была Тася. – Товарищ милиционер, посадите его в тюрьму, пожалуйста!
– Э-э-э-эй, это чего – меня в тюрьму-то? – для проформы возмутился я.
– Чтобы ты от большого ума не убился! Или чтобы я тебя не убила!
– Так, товарищ Морозова, – продемонстрировал осведомленность в моих личных делах Привалов. – В тюрьму я его сажать не буду, ибо не за что – это раз, и дурдом мне в пенитенциарном учреждении не нужен – это два. Я лучше вам путевку в санаторий помогу достать – в Анакопию. Вы, главное, его за территорию не выпускайте, а то с Белозора станется при помощи мандаринов самоубиться… Или начать журналистское расследование в пользу угнетаемых в тамошнем питомнике обезьян.
– А дети? – тут же среагировала Таисия на пассаж про путевку. – А отпуск?
– Ой, всё это решается. Слышишь, Герман Викторович, я тебя Таисии Александровне на поруки передаю, поедете в санаторий – так во всём ее слушайся!
– Но мы же не…
– Ну и идиёт, что «не»! У нее будет путевка с детьми, а у тебя своя, отдельная. А номера – соседние. Санаторий «Белая Русь», в Анакопии – самшитовая роща, горный воздух, мыс выдается в открытое море… Еще и фруктовый сезон вот-вот начнется – красота! Отдохнешь, развеешься. Позвони на рабочий, как тебя выпишут, Белозор, решим с путёвкой. Вот тут на тумбочке – сок апельсиновый и горькая шоколадка. Кушай, поправляйся, горюшко. Таисия Александровна, вы уж присмотрите за этим иродом, сил моих на него нет! – Привалов скрипнул стулом и вышел из палаты.
Тася, мне, конечно, всё высказала. И мои жалкие оправдания про то, что я «просто на обочине стоял и сообщение слушал» ее не убедили: она ведь до этого всё высказала Старовойтову и, конечно, узнала, что никакой командировки не было. Но, выговорившись и выплакавшись, Таисия меня пожалела и поцеловала в свободный от бинтов участок башки.
– Ничего, лысого я тебя тоже любить буду. Да и отрастут волосы, не беда! Я к тебе еще завтра приду, Гера, а то вон – доктор идёт…
Я ещё и лысый теперь! Тяжела ты, жизнь попаданца!
Кто-то явно мне мстил. Ну, то есть, я никогда в жизни подумать не мог, что пара вывихов, ссадины, гематомы, трещина в ребре и сотрясение мозга требуют ТАКОГО медицинского обследования! За семь суток постельного режима из меня, кажется, взяли все анализы, которые таились в недрах организма, провели осмотр с пристрастием всего, что можно и всего, что нельзя – тоже. Уколы, как я понимаю, колоть определили практикантов из медучилища, потому что на моих ягодицах, кажется, не осталось ни одного живого места. Зачем вообще мне нужно было что-то колоть? Витамины, для смирения?
Когда наследники Эскулапа, движимые чьей-то злой волей, решили, что я достаточно поправился – надо мной провели еще несколько унизительных экспериментов, а в финале самым подлым образом вынудили глотать зонд. Черт побери, и в двадцать первом-то веке удовольствие от этой манипуляции было ниже среднего, а в одна тысяча девятьсот восьмидесятом году процедура сия и вовсе оказалась сущей пыткой.
Так или иначе, я выполз из эндоскопического кабинета совершенно опустошенный. Во всех смыслах.