Закон обратного волшебства
Шрифт:
Он увидел, но… как-то не поверил своим глазам, что ли.
Изображенный на фотографии человек был в фашистской форме.
— А это, часом, не наш сосед, Юра? Может, он служил немцам?
— Нет, — сказал он сердито и сунул нос почти в стекло. — Ее надо отсюда забрать. Посмотреть. Странно…
Он приподнял портрет и заглянул за него. Приподнял еще чуть-чуть и снял с гвоздя. Осталось квадратное темное пятно и несколько колыхающихся, как водоросли, нитей мягкой домашней паутины. Юра еще посмотрел на фотографию и сунул ее за ремень,
Анфиса проводила фотографию глазами. Юра одернул свитер.
— А почему вы думаете, что это не наш сосед?
— Анфиса, во-первых, если бы он и служил, вряд ли стал этим гордиться и вывешивать себя на стену. Предателей родины нигде не жалуют, а в нашей стране особенно. И потом, ну сколько лет было соседу? Ну, лет шестьдесят пять от силы. Человеку на фотографии… сколько? Сорок пять — сорок восемь. Война кончилась шестьдесят лет назад. Считайте.
Можно было и не считать, на самом деле.
— А вдруг это его отец?
— Немецкий офицер — отец Петра Мартыновича?!
— А может, он разведчик.
— Так, — сказал Юра. — Давайте посмотрим, что вы хотели тут посмотреть, и вернемся домой. Мне здесь не нравится.
— Вы боитесь? — томным голосом американской дурочки из кино осведомилась Анфиса.
Она обожала американское кино и никогда не могла взять в толк, откуда в нем берутся такие идиотки — героини?! Зачем сценаристы выдумывают их такими дурочками?!
Если в американском кино действует маньяк, значит, героине непременно приспичит среди ночи прогуливаться по парку, хотя по телевизору и радио день и ночь говорят о кошмарных преступлениях, которые этот самый маньяк уже совершил!
Если в американском кино действует мерзавец, значит, героине взбредет в голову непременно полюбить его чистой любовью, выйти за него замуж, перевести на него все состояние ее папочки и смирно ждать, пока он не подстроит ловушку с целью засадить ее в тюрьму, сумасшедший дом или на электрический стул.
Если в американском кино действует бравый полицейский, который спасает героиню от двух предыдущих категорий негодяев и строгим голосом приказывает ей не покидать укрытия, значит, в разгар перестрелки ее непременно понесет выяснить, отчего это так мяукает кошка. В результате выяснений она непременно попадет в ловушку, ее возьмут в заложницы, будут бить и унижать до тех пор, пока полицейский не спохватится и не вызволит ее — ценой ужасных потерь.
Анфиса искренне считала, что после таких вот «разумных действий» любой разумный мужчина вместо поцелуя наградит любимую пинком под зад, и, собственно, именно этим пинком, а не поцелуем, фильм и должен закончиться.
А что?.. Находка. Финальные титры на фоне женской задницы с отпечатком мужского ботинка — это фурор. Впрочем, вряд ли прогрессивная женская общественность это допустит.
— Я не боюсь, но эта фотография… странная. Нам нужно срочно выяснить, что здесь было до войны. Нам нужно срочно выяснить, откуда у него на руке воск и почему
— И «пионеры», — не слушая ее, продолжал Юра, — которых видела Клавдия. Что это за ребята и откуда они взялись? Зачем они приходили?
— Ну, если он учитель истории, может, он репетиторством подрабатывал!
— Вот это нам и нужно выяснить.
— Посветите мне! — приказала Анфиса. — Давайте по порядку, одно за другим.
Она подошла к белевшей в темноте кровати, наклонилась и стала рассматривать. Юра вздохнул. Сколько раз все это было в прошлой жизни — осмотр места происшествия, протокол, эксперты!.. Все повторяется на следующем витке, только чуть-чуть по-другому.
Нет, не так. Совсем по-другому.
— Юр, а свет точно нельзя зажечь?
— Лучше пока не зажигать.
— Тогда светите, светите мне!
Он поднял фонарь над ее плечом и нацелил его на постель.
— Что вы хотите здесь увидеть?
— Капли воска. Я хочу понять, есть ли воск на постели.
— Вряд ли он лежал в кровати со свечой в руке.
— Очень смешно, — сердито сказала Анфиса. — А то я без вас не понимаю, что вряд ли! Только воск откуда-то взялся!
— Он мог быть со свечой в каком-то месте, где нет электричества.
— Вот именно. Где в доме может быть такое место?
— Сарай? — предположил Юра, — Погреб?
— Это не в доме, — отрезала Анфиса. — Он ни что не стал бы выходить из дому, он был напуган привидением до полусмерти!
— Но мы с Марфой Васильевной встретили его на улице! Помните? После чего ваша бабушка решила, что должна все выяснить и угостить его пирогами.
— Но тогда было светло, — зашептала она в ответ, — а ночью темно! Когда светло, силы зла не действуют! Вы что? Ничего не знаете о привидениях?
— Почти ничего, — покаялся Юра. — Вам видней.
Анфиса сделала решительное лицо и, как в воду, запустила в постель руки. Переложила одеяла и подушку, осмотрела их со всех сторон. Юра светил.
— Ничего нет, — констатировала она. — Надо искать. И именно в доме. Где в доме может не быть света?
— Например, в ванной?
— Там есть свет!
— Откуда вы знаете? Может, там лампочка перегорела! Надо посмотреть, — предложил разумный и приземленный Юра. Вот кто точно не стал бы целовать бестолковую героиню взасос, а по заднице надавал бы! Не выйдет из него романтический герой!
Паровозиком, он впереди, она позади, дошли до ванной. Окна в ней не было, и, протиснувшись в крохотное помещение, они оказались к кромешной темноте, потому что фонарь Юра погасил, да еще очень близко друг к другу.
Одри Хепберн и Питер О'Тул в чуланчике!
Как назывался фильм? Кажется, «Как украсть миллион», и там все было не так, как у них, — весело, красиво и с надеждой на лучшее будущее.
Он раздраженно зашарил по стене — искал выключатель, а Одри Хепберн выразительно сопела рядом.