Закон оружия
Шрифт:
Вдруг все стихло – будто разом упали все свистящие, гудящие, лопающиеся железки, несущие для меня смерть. Стены окопа навязчиво пахли могилой, сырая земля у самого лица, и еще метр семьдесят выше головы, я оперся здоровой рукой, где не резала боль, в глазах помутнело, пролетел облачный неболетун, сбросил созвездие дымных огней, временный свет отразился на наших лицах; Шамиль ждал, что скажу я в ответ на его благодеяние: как же, он меня перевязал.
– Где Циркус? – спросил я.
– Он ушел, я его отпустил.
– А
– Там! – неопределенно махнул он рукой.
– Что ты хочешь? – с трудом выразил я свое полное равнодушие к происходящему.
– Хочу познакомить тебя с женщинами. Телевизионщику, сам понимаешь, показывать их было нельзя, ну а для тебя, как это говорите вы, журналисты, эксклюзивчик…
– А Ксению можно позвать на этот эксклюзивчик?
– Зачем? Ты ведь журналист, только для тебя встреча…
– Ты что-то недоговариваешь, Шамиль.
– Я не знаю, где эта чертова девчонка, – вдруг резко отреагировал Раззаев. – Я не могу уследить за всеми. На одних ментов только три человека пришлось выделить, ждут момента, чтобы улизнуть. Я сказал: стрелять на поражение… Я не знаю, где она…
– Веди, – сказал я устало.
И они тут же появились. Вынырнули из хаоса разрушений, из дыма, гари и пожарищ – хрупкие фигуры, в коротких китайских пуховиках, измазанных в серой глине, с автоматами, донельзя усталые, поникшие. А может, мне так показалось. Молодые обе, лет по двадцать пять… Одна из них – сильно чернявая, была в платке, вторая – в коричневой вязаной шапочке, спущенной почти до подбородка. Они смотрели на меня, словно ждали команды «фас», «апорт» или «служи»…
– Задавай вопросы! – сказал Шома.
Бывает же такое. Я ожидал увидеть прожженных полубаб, полумужиков в штанах и полумаске. Но мне едва подала знак рукой худенькая женщина в платке, надвинутом на самые глаза, ее винтовка лежала на свежем обломке, она ждала, когда я начну задавать ей вопросы.
– Какие черти вас сюда привели?
Шамиль стоял рядом, он поощрительно кивнул, женщина метнула на него взгляд, как мне показалось, презрительный, тотчас отвернулась.
Я задал вопрос и пожалел.
– Даю вам десять минут, – сказал Шамиль.
– Никогда не равняйте нас по себе, – ответила мне женщина. – Вы – журналист, что хотите, то говорите. Сегодня вы здесь погеройствовали, а завтра в Москву свою уедете, а мы здесь останемся… У меня дом разрушили, у меня мужа убили… Я детей на свою мать оставила, я пошла мстить. Я буду убивать до тех пор, пока ваш президент не уберет войска, моя месть священная, потому что я борюсь за освобождение своей родины от русских захватчиков.
– И тебе не жалко этих пацанов, ведь ты сама мать?
– Сейчас русские матери приезжают, да, ищут своих детей… Я им говорила: пусть все матери приедут сюда, мы встретим всех, поможем, пусть забирают своих сыновей – и тогда война
– Но вы же взяли заложников. Они тут при чем?
– Мы им не сделаем вреда, это ваши войска стреляют в них, безоружных.
– Как тебя звать? – спросил я.
– Ну, Лейла, – недовольно дернув уголком рта, ответила женщина. Я заметил маленький шрамик на ее губе. Она подчеркнуто демонстрировала непочтительность. Для нее, восточной женщины, мужчины существовали только ее национальности.
– Твое оружие – снайперская винтовка? – продолжал спрашивать я, стараясь не обращать внимание на показное высокомерие. Я вынужден был поддерживать правила игры, я журналист, гражданский шпак, досаждающий назойливыми вопросами… – И ты стреляла сегодня?
– Да, и с большим удовольствием. Одного точно убила или ранила, – спокойно сообщила она. – Он дернулся. Потом его утащили в арык…
Лейла выдержала мой взгляд. Таких, как она, останавливала только пуля.
– А позвольте узнать, как вы очутились здесь? Вы, кажется, некоренной национальности? – задал я вопрос второй девице, глядя в ее светлые очи. – И позвольте узнать ваше имя.
– Марией звать, – ответила она с акцентом, в котором я сразу признал украинский, точнее, его западный вариант, с явной примесью польского пшеканья. – А чого я здесь – подобается мне стрелять в москалей. А то их развелось, як тараканов.
– У тебя тоже кровная месть? – уточнил я.
Она даже не пыталась скрыть своей ненависти:
– Мне просто москальские рожи не нравятся. Они все тупые.
– И моя?
– И твоя – в особливости… Вы, русские, всегда сидели на шее у украинцев. Ваши мужики только водку пьют, работать не умеют, в грязи живут и жрали за счет Украины…
– Спасибо за откровение. Когда-то пограничником я защищал западные границы незалежной Украины… Впрочем, это к делу не относится… Вот ты сейчас хорохоришься, а ведь воюешь просто за деньги. Но они уже не помогут. Войска окружили село, и ты уверена, что выживешь? Надо тебе помирать за чужие интересы? Поверь мне, бывшему офицеру, я воевал в Афгане, ситуация очень хреновая…
Что-то похожее на страх мелькнуло в серых глазах, но всего лишь на одно мгновение. Непослушный локон выбился из-под коричневой шапки, испачканной в глине. Она ткнула мне в живот стволом винтовки:
– Ну ты, болтун, сейчас сам умрешь! Шамиль, застрелить его?
Шамиль, молча слушавший разговор, отрицательно покачал головой.
– Не надо убивать человека за то, что он заблуждается… Убивать надо вооруженного врага. Беспощадно!
Мне показалось, что даже борода его наэлектризовалась, не говоря уже о полыхающих глазах.