Закон парности
Шрифт:
Последний ответ вызвал полное смятение в обитателях камеры, да что смятение, — шок, после которого минуту молчали, глуповато и потрясение посматривая друг на друга, а потом загалдели все разом: «И ты знал и молчал…» «Не нужны мне чужие тайны, но что женщина — мог же предупредить!.. Ну это ни в какие сани, господа!.. Белов, вы скотина! А наши разговоры, господа, я умру с краской стыда на лице!»
Именно последний ответ обеспечил Белову при голосовании полное единодушие: все были за побег. Даже майор кавалерии, у которого были свои счеты с секретным отделом и который во время всего разговора хмуро буравил Александра взглядом, а на все его ответы неодобрительно встряхивал головой, поднял забинтованную руку в утвердительном
В случае неудачи Белову вне всяких сомнений грозила виселица. В подтверждение этого обращаюсь к старым мемуарам шведского дворянина, некоего Горна, который воевал на стороне Фридриха, а потом попал в наш плен. Горна привезли в Петербург. Он был знатен, имел весьма высокий чин в армии, поэтому перед заключением его в Петропавловскую крепость его удостоили аудиенции с сильными мира сего.
В мемуарах Горн [15] подробно описывает сцену разговора с канцлером Воронцовым и Ив. Ив. Шуваловым. Фаворит спросил шведского дворянина:
15
Для любопытных: «Записки Горна» опубликованы в 1916 году в «Военно-историческом сборнике».
— Скажите, господин Горн, может быть, вам это известно, почему король Фридрих велел колесовать в Кистринской крепости одного из наших офицеров?
От этой фразы кровь стынет в жилах, но шведский офицер, весьма обиженный на русских, никак не потерял самообладания.
— В Кистринской крепости был составлен заговор. Более трех четвертей пленных принимали в нем участие. Для расследования этого заговора король Фридрих собрал военный совет. При разборе выяснилась фамилия офицера — зачинщика, какой-то малый чин, подпоручик. Я не знаю подробностей.
— Это неправда, что зачинщика поддержало большинство наших офицеров. Не у всех сдали нервы, — возразил Шувалов. — Кроме того, мне известно, что пленные содержались в ужасных условиях. Я сам неоднократно посылал деньги генералу Чернышеву, он менял их на тайлеры и делил между пленными, которые голодали. На все наши предложения об обмене Фридрих отвечал отказом.
Швед приосанился и независимо ответил Шувалову:
— А я считаю, что наказание, к которому король приговорил офицера, о коем вы имели честь спросить меня, было справедливое и не противное законам цивилизованного государства, так как достоверно известно, что сей офицер в видах своего освобождения замыслил перебить весь прусский гарнизон.
Горячий дворянин хотел добавить еще одну фразу, но сдержался. Не имея возможности высказать ее вслух, он с неким задором справедливости вписал ее потом в свои заметки: «Ваша императрица Елизавета, давая обет не лишать жизни ни единого преступника в течение своего царствования, вообразила, по-видимому, что и все прочие монархи должны поставить себе это в закон» [16] .
Но и без этой фразы сказано было достаточно. Иван Иванович вспылил, наговорил Горну обидных дерзостей, но присутствующий канцлер Воронцов, как человек более мягкий, переменил тему разговора.
16
Не берусь утверждать, что мы первыми отменили смертную казнь, но то, что у русских в XVIII веке людей не казнили смертию целых двадцать лет, вызывает законное уважение и к нации и к ее государыне.
Подробности о колесовании в Кистрине рассказал генерал-лейтенант Чернышев, вернувшийся в 1759 году из плена. Рассказ его был ужасен. Колесование происходило на виду у всех пленных, для чего их вывели на крепостной двор. Вокруг выстроился весь прусский гарнизон, вооруженный до зубов. Фридрих хотел устрашить казнью не только русских, но и своих солдат, среди которых были люди самых разных национальностей.
Но всего этого Белов не мог предвидеть и оставлял плен с легким сердцем. Договор Лядащева с Беловым, через Мелитрису разумеется, был таков: если кучер Сакромозо выведет лошадей на прогулку с завязанными хвостами, то это будет означать: «Скоро, будь готов», а уже если лошади будут укрыты красными с кистями вольтрапами, то значит — «сегодня». Местом встречи была назначена все та же конюшня, вернее небольшой закуток в ней, предназначенный для кареты Сакромозо. Выйти за пределы камеры Александр мог только ночью, и Лядащев должен был это учесть.
Все раненые взялись по очереди следить за манипуляциями кучера, боясь упустить условный знак, но когда старый офицер-улан крикнул: «Узлы на хвостах!», Белов ушам своим не поверил. Оные узлы появились спустя час после его разговора с ранеными. «Прыток Василий Федорович», — подумал Александр, он и представить себе не мог, какие планы побега придумал мнимый кучер.
Как мы уже говорили, обязанности Лядащева по приказу Сакромозо распространялись только на карету и лошадей. Он ни разу не был позван в покои рыцаря, он даже не знал толком, куда выходят окна его апартаментов. Сакромозо входил в дверь башни, примыкающей к крепостной стене, и совершенно исчезал из поля зрения. Лядащеву запрещено было выходить за стены крепости. Исключением был тот день, когда пастор передал офицеру просьбу Сакромозо выслать за ним карету. Именно это и позволило Лядащеву вывезти из крепости Мелитрису. Романтическое совпадение, скажете вы? Но вся наша жизнь состоит из совпадений, благих и несчастливых. Творец, придумывающий нашу судьбу, — лучший из романистов.
Лядащев не знал также, кого посещает в городе Сакромозо, но рассказ Мелитрисы многое ему объяснил. Уверенность Лядащева, что Сакромозо решил оставить службу Фридриху и дать деру — куда глаза глядят, появилась из-за неотступного наблюдения за поведением «хозяина» и анализа каждой небрежно брошенной фразы.
Настроение Сакромозо во все время путешествия в Логув и далее было не из лучших, но в Кистрине его прямо-таки пожирала мрачная сосредоточенность. Когда возвращались ночью от Дона, рыцарь выглядел рассеянным и озабоченным, что-то спросил невпопад, не слушая ответа, а когда вернулись в крепость, окинул критическим глазом карету, хотя что можно увидеть в темноте, и бросил:
— Приведи все в порядок, сбрую, колеса… ну я не знаю, что там еще…
— Слушаюсь, ваше сиятельство. Мы уезжаем?
— Не твоего ума дело. Завтра, часам эдак к одиннадцати, оседлай лошадей.
Во время утренней прогулки, которая продолжалась около часа, Сакромозо спросил, выдержат ли лошади длинную дорогу, ведь на подъезде к Кистрину их чуть не загнали.
Кучер заверил, что лошади в прекрасном состоянии, доскачут, куда прикажете, хоть до Берлина. На «Берлин» словесно Сакромозо не отреагировал, только поморщился, как от боли.
После прогулки, как уже говорилось, Лядащев оставил рыцаря у дома алхимика, а по возвращении в крепость завязал лошадям хвосты.
К вечеру Сакромозо неожиданно появился в конюшне.
— Упакуй багаж, — приказал он коротко и добавил с загадочной улыбкой: — Испровергнет… вот чертовня!
— Не понял, ваше сиятельство!
— Завтра в пять утра мы уезжаем. Сейчас солдаты принесут багаж.
— Куда ж нам ехать, господин хороший, если через три дня в Кистрине ждут Фридриха? Весь гарнизон на ушах стоит. Во всяком случае, пора набрасывать на лошадей красные вольтрапы.