Закон парных случаев
Шрифт:
– Это бабушкина мебель, - пояснила Женя. – Мама ее себе забрала, когда бабушка умерла. Я знаю, здесь она не очень хорошо смотрится. Но и выбросить жалко. Она еще крепкая, долго прослужит. Да и на какие шиши менять? Сашка в своем фонде получает копейки, подрабатывает немного где получится, я тоже. Иногда мама что-нибудь пришлет. А основной наш доход – сдаем бабушкину комнату на Садовой.
– На Садовой? – удивился я. – Ничего себе.
– Да. До революции эта квартира целиком принадлежала нашему прапрадеду. Он был врачом. Кстати, коллегой твоего отца – очень известным специалистом по женским болезням.
Я почувствовал острую зависть. Когда Женя упоминала о бабушке, лицо ее светлело, голос становился мягким и теплым. Она жила с бабушкой и вспоминает это время с радостью. А я… Я, тоже, получается, жил с бабушкой. И это было настолько ужасно, что даже смутные воспоминания вызывают дрожь.
– Так вот почему ты так хорошо знаешь проходные дворы и подворотни на Невском, - сказал я, отгоняя зависть.
– Ну да, - кивнула она. – Мы там с Сашкой все облазали, каждый закоулок. Мы вообще были такие уличные дети. Исследователи. Причем он уже большой был, а я еще совсем маленькая, но он меня везде за собой таскал. А мне нравилось. Да, кстати, а мебель эту всю как раз прапрадедушка покупал. Мне особенно стол письменный нравится. Его, правда, уже чинили – сукно меняли, шлифовали.
Телефон как раз стоял на письменном столе, рядом с деревянным пресс-папье в виде слона с задранным хоботом. Зеленое сукно под ним смахивало на молодую травку, а сам стол был таких размеров, что на нем вполне можно было спать.
Я достал из кармана листок, который мне дали в деканате, и набрал номер. Трубку снял юноша или совсем молодой мужчина – судя по голосу.
– Здравствуйте, могу я поговорить с Викторией Мельниковой?
На том конце молчали, было слышно только тяжелое дыхание.
– Алло? – неуверенно сказал я.
– Кто ее спрашивает? – странным, словно сдавленным голосом спросил юноша.
– Это сын ее университетской подруги.
– Мама… умерла.
– Простите, - такого я никак не ожидал. – Давно?
– Да. Семнадцать лет назад. Во время родов.
Какая-то смутная мысль мелькнула и исчезла. Так быстро, что я не успел понять, что это было.
– Что? – спросила Женя, когда я положил трубку.
Я пересказал ей разговор.
– Скажи, - спросил я, - у тебя бывает такое, что ты ешь что-нибудь, все хорошо, вкус нормальный, запах нормальный, но чувствуешь какое-то беспокойство? Как будто лампочка сигнальная мигает: что-то не так. А через час начинает тошнить. Или переселяешься жить в туалет.
– Ты хочешь сказать, что купил просроченный торт? – сделала большие глаза Женя.
– Нет. Я хочу сказать, что от этого разговора у меня тоже такое чувство, что сигнальная лампочка мигает. Только я не могу понять, в чем дело.
– Наверно, ты просто расстроен, что еще одна ниточка оборвалась.
– Может быть, и так. Честно говоря, я даже не знаю, как искать дальше. Я же не агент спецслужб. Ну, конечно, можно снова поехать в университет и попросить в деканате узнать, в какой школе училась мама. Поискать ее одноклассников.
– Аттестат отдают обратно после окончания, - возразила Женя. – Так что в университете ты ничего больше не узнаешь. Но, может, эта Булыга тебе что-нибудь расскажет.
– На Булыгу я сильно не рассчитываю. Они, похоже, с бабушкой раздружились еще до времени Икс.
– Подожди, не паникуй. Можно еще узнать, куда расселили соседей твоей бабушки.
– Как?
– Я точно не знаю, но выясню. А еще вот что. Ты же искал только родственников твоего деда по фамилии Закорчевские. А как насчет родственников бабушки? Ты знаешь ее девичью фамилию?
– Сейчас вспомню. Что-то такое птичье. А, да, Чижова.
– М-да, не слишком оптимистично. Однофамильцев будет море. Но ничего. У нас есть преподаватель архивного дела, очень позитивный дядька. Если он не ушел в отпуск, я его завтра поищу и постараюсь узнать, что можно сделать в таком случае. Видишь ли, я уже хоть немного, но историк, поэтому знаю, что любой исторический факт, любые сведения о любом человеке, если они письменно зафиксированы, можно разыскать. Но только если знаешь, где искать. И как. Кстати, если хочешь, давай завтра съездим на кладбище вместе? Я давно у матушки Ксении не была, соскучилась.
Я не стал уточнять, кто такая матушка Ксения, - наверно, жена кого-нибудь из священников церкви на Смоленском кладбище. Просто кивнул.
– Значит, так. Расписание такое, - сказал я. – Утром едем на кладбище. Ты идешь к своей матушке, а я схожу к бабушкиной могиле.
Женя посмотрела на меня с недоумением, но тут же улыбнулась:
– Хорошо. Потом я поеду искать Маркина, а ты, наверно, к маме в больницу?
– Ага, а после больницы к Булыге.
Я посмотрел на часы. С ума сойти, половина одиннадцатого!
– Ты останешься? – глядя в сторону, спросила Женя. – Я тебе на Сашкином диване постелю.
– А стоит?
– А если он правда тебя где-то караулит?
Упираться я не стал. И даже заранее купил на такой случай в аптеке снотворное. Две таблетки – и здоровый сон до утра. И никаких эротических поползновений. Правда, если вдруг Женя передумает и придет ко мне сама, ее снова будет ждать сюрприз – эдакий Финист Ясный Перец, которого вряд ли удастся разбудить. Впрочем… На всякий случай я купил и упаковку презервативов.
51.
Впрочем… Презервативы не понадобились. Снотворное сработало уже минут через десять. Это был не сон, а черная яма, в которую я провалился. Закрыл глаза, а открыл через секунду, но уже утром. Голова с трудом оторвалась от подушки – тяжелая, как чугунная болванка.
Женя на кухне готовила завтрак. Пахло кофе и яичницей с ветчиной. Мне еще ни разу не приходилось просыпаться в чужой квартире, где были бы только я и девушка, которая мне нравится. И чтобы эта девушка готовила мне завтрак. Было в этом что-то такое… семейное. Хотя по всем правилам эту ночь перед совместным завтраком мы должны были провести в одной постели, наверно. Ну и ладно, к черту правила.