Закон подлости (Солдаты удачи - 4)
Шрифт:
– - Он не врет и больше нам полезен быть не может, -- констатировал генерал.
– - Избавьтесь от него поаккуратнее.
– - Автокатастрофа?
– - деловито предложил Абдалла.
– - Как обычно.
– - Камаль Абдель направился к выходу, но в дверях остановился. По его губам скользнула улыбка: -- Хотя нет. Пускай наш уважаемый гость погибнет от рук жестоких курдских террористов. Он достоин большего, чем банальная авария...
С этими словами Камаль Абдель аль-Вади вышел из камеры.
4
Как только ИЛ-96 коснулся своими шасси бетонного покрытия багдадского международного аэропорта, буквально
В числе оставшихся в своих креслах был и один молодой человек. И хотя одет он был, как и все остальные -- строгий темный костюм, белая сорочка, неброский галстук, -- человек наблюдательный обязательно отметил бы, что костюм этот не является привычной одеждой для молодого человека. И, если уж говорить все до конца, никто из депутатской свиты толком не знал ни кто этот человек, ни что он вообще делает в составе официальной делегации Госдумы. На обычные вопросы он отвечал коротко, на контакт не шел. В общих компаниях не пил и вообще держался особняком. Чем и вызвал к своей персоне пристальный интерес. Известно о нем было только то, что фамилия его Пастухов, а зовут Сергей.
Итак, не обращая внимания на суету в салоне, Сергей внимательно смотрел в иллюминатор. Авиалайнер медленно выруливал по бетонным дорожкам к современному зданию аэровокзала. Внешне аэропорт мало чем отличался от множества других. В разных уголках земного шара, в общем-то, все аэропорты одинаковы. Просто где-то рядом горы, где-то -- море. А в остальном -- бетон как бетон. Единственное, что сразу бросалось в глаза, так это полное отсутствие самолетов. То есть несколько лайнеров стояли где-то вдалеке, но было видно, что они стоят тут уже давно. Воздушная блокада Ирака давала о себе знать. Русский ИЛ-96 был, наверное, единственным самолетом, приземлившимся здесь в последнее время. Если, конечно, не считать самолетов ООН, обслуживающих группу наблюдателей, а заодно и иностранный дипломатический корпус.
Если честно, то вся эта делегация Госдумы успела порядком надоесть Пастуху еще в Ереване, где они несколько дней вынуждены были ожидать разрешения властей Ирана на пролет через его воздушное пространство.
В Ереване Сергей сразу же дистанцировался от остальной делегации, тем более что пить коньяк литрами он не любил. Побродив по городу и повалявшись на диване в гостиничном номере, на следующий день он не утерпел и, взяв такси, махнул в Эчмиадзин. Как он сумел узнать из туристических проспектов в холле гостиницы, в этом местечке недалеко от Еревана располагался духовный центр армянской автокефальной церкви, а кроме того, оно изобиловало памятниками древней урартской культуры.
Строгий полумрак собора с его голыми каменными стенами и золотым орнаментом росписи купола заставили Сергея вспомнить другой кафедральный собор -- во Флоренции. Некоторое время он не спеша осматривал каменные барельефы, изображавшие каких-то древних святых. Потом его взор привлекла икона с ликом какого-то старца с нимбом над головой. Лицо у старца было скорбное, как и на большинстве икон. Во взгляд его художник сумел вложить какую-то тихую радость, как будто старец знал что-то очень важное и прекрасное.
– - Это святой Георгий Просветитель, -- раздался тихий голос за спиной у Пастуха.
Сергей обернулся и увидел перед собой седого священника с сухим орлиным лицом.
– - Святой Георгий Просветитель основал этот храм полторы тысячи лет назад, -- объяснил священник, он говорил по-русски с сильным акцентом.
– Святому Георгию было видение Единородного Христа, который указал место для строительства. Отсюда и название Эч Миадзин -- Сошествие Единородного.
– - Полторы тысячи лет назад?
– - удивился Пастух.
– - Так давно...
– - Храм, конечно, несколько раз перестраивался. Но место это святое. Откройся святому Георгию, и он просветит тебя...
С этими словами священник, видимо не желая мешать, повернулся и не спеша удалился прочь. Пастух проводил его взглядом и вновь повернулся к иконе.
Да, он сейчас очень нуждался в просвещении. Их было семеро, когда они начинали свою новую жизнь вне законов и правил. Тогда было все ясно: есть зло.
Родина призывает их на борьбу с этим злом. Но время идет. Многое становится видным в совершенно ином свете. Двоих смерть уже забрала к себе. Тимоха и Трубач. Потеря друга -- это как потеря части самого себя. Но что тут сетовать -- ведь все они знали, что рано или поздно такое может случиться с каждым из них. Такова уж их работа... Впрочем, "зло", "работа" -- это все слова. А душа, другой раз не зная слов, все чаще оказывается в последнее время не на месте. Пастуха посещают сомнения. То, чем они занимаются, это от него, от Единородного? Или, может, все от Лукавого?..
Родина, позвавшая их на свою защиту, становилась все расплывчатой, как бы отходя куда-то на задний план, уступая место банальным политическим кланам, финансовым группировкам, всемогущим олигархам. Вместо защитника справедливости и свободы, они все чаще ощущали себя бойцами непрекращающейся тайной войны за власть.
Просветит ли его святой Георгий?..
Взглянув еще раз на икону, Пастух вздохнул и направился к алтарю. Через минуту семь свечей зажглись в полумраке древнего собора. Две за упокой и пять во здравие. Одна из заупокойных свечей долго не хотела зажигаться, но Пастух терпеливо ждал, пока оплавится воск и займется тонкий фитиль...
* * *
– - Эй, Сергей, так и будешь в самолете сидеть?..
– - оторвал Пастуха от воспоминаний один из многочисленных помощников Жириновского.
– - Иду-иду...
– - буркнул Пастух и поднялся из кресла.
У него в кармане тоже лежало бордовое удостоверение помощника депутата Жириновского. Бог его знает, как управлению это удалось, но сам Владимир Вольфович воспринял появление очередного помощника спокойно. То ли он был в курсе операции, то ли ему было вообще все равно, сколько у него помощников.