Закон трех отрицаний

Маринина Александра

– А мужа? – наугад спросил Селуянов.

И попал. Совершенно неожиданно, вовсе не собираясь попадать в какую-то определенную цель. Просто язык сам повернулся, повинуясь инерции разговора, которому никак нельзя дать угаснуть и любую возникающую паузу нужно немедленно заполнять какими-то репликами.

Римма Ивановна внимательно посмотрела на него.

– Что-то вы долго тянули с этим вопросом, Коленька, я уж думала, вы никогда его не зададите.

– А надо было?

– Обязательно. Так вот, Лариса Валерика никогда не любила. Она его терпеть не могла. Не спрашивайте, откуда я знаю. Знаю – и все. Я прислуга, я знаю

о своих хозяевах такое, что они сами про себя не всегда знают.

– Хорошо, я не буду спрашивать, – покладисто ответил Николай, про себя тут же добавив: «Пока не буду, но потом обязательно спрошу». – Зачем же Лариса вышла замуж за Валерия, если не любила?

– Чтобы он ее продвигал. Чтобы делал ей рекламу, чтобы платил за статьи о ней, чтобы платил за все остальное. Разве это не очевидно? Он мотается за границу по делам и обязательно пристраивает пару Ларисиных работ в какой-нибудь салон, авось кто заметит. Или дарит ее картины влиятельным людям и просит, чтобы те непременно при каждом удобном случае ее рекламировали. Валерик из-под себя выпрыгивал, чтобы как-то Ларису протолкнуть. А кто бы еще стал это делать? Только для этого она и вышла за него. Чистая корысть. Он и мастерскую ей купил на Чистых прудах, чтобы ей было где творить свои бессмертные картины.

В голосе Риммы Ивановны послышался нескрываемый скепсис, и Селуянов тотчас вцепился в ее последние слова.

– Вы хотите сказать, что Лариса не была талантливой художницей?

– Я хочу сказать, что совершенно неизвестно, чем она на самом деле занималась в этой своей мастерской. Может быть, она и талантливая, я в этом не понимаю, но одно ведь другого не исключает, верно, Коленька? Можно быть безумно талантливой и при этом водить в мастерскую любовников, делая вид, что старательно пишешь картину.

– Ах вот даже как, – протянул Селуянов. – Значит, у Ларисы был любовник?

– Ну, не знаю, любовник там или любовница, в этих ваших нравах современных сейчас не разберешься.

– Стоп-стоп-стоп, Римма Ивановна, только не надо делать вид, что вы совсем глупая темная баба и ничего не понимаете. Вы мне уже не раз продемонстрировали мощь своего интеллекта и выдающуюся наблюдательность. Значит, Лариса была лесбиянкой?

– Не знаю, наговаривать не хочу, но если жена не спит со своим мужем и при этом ей все время звонят какие-то женщины, которые не представляются и ничего не просят передать, то это наводит на определенные мысли. У каждой нормальной женщины, особенно молодой, должны быть подружки. Почему ни одна из них никогда не была у нас в доме, а, Коленька? Почему Лариса их не приглашала в гости? Почему она их прятала от мужа и от свекрови? Так я вам скажу, почему. Потому что боялась, что любой, кто увидит их вместе, сразу обо всем догадается.

Стало быть, наркоманка, лесбиянка, да еще и корыстная. Ничего себе коктейльчик. Такой выпьешь – мало не покажется. И где при таком раскладе искать убийцу, застрелившего Ларису Риттер из пистолета «беретта»? Среди наркоманов, заполонивших Москву? Среди лесбиянок, которых тоже немало? Или в ближнем окружении, в семейной, так сказать, среде, потому как ее выходки всем смертельно надоели? И в первую очередь мужу, который, если верить всезнающей домработнице Римме Ивановне, вгрохал кучу денег в раскрутку своей беспутной супруги.

* * *

Коротков сдался первым. Собственно, после

звонка Коли Селуянова можно было уже и не темнить, а притвориться наивным и задавать вопросы. Что он и сделал.

– Валерий Станиславович, ваша жена болела?

– Чем? – недоуменно откликнулся Риттер.

– Не знаю. Чем-нибудь. Болезнями какими-то.

– Нет, Лариса была совершенно здорова, она же молодая женщина, откуда взяться болезням.

– Насколько мне известно, она принимала лекарства…

Коротков посмотрел на листок, куда вносил под диктовку Селуянова названия препаратов, упаковки от которых находила бдительная Римма Ивановна, и перечислил их, не отрывая глаз от записей.

– Для чего Лариса Сергеевна все это принимала, если ничем не болела?

Риттер молчал. Он был готов к чему угодно, только не к этому.

– Значит, так, Валерий Станиславович. Ваша жена была наркоманкой, только вы почему-то упорно пытаетесь это скрыть. Не понимаю, почему. Вы хотите запутать следствие? Ее наркомания позволяет выстроить целый ряд версий, объясняющих убийство, а вы молчите. Вы что, не хотите, чтобы мы нашли убийцу? Ваше поведение можно понять только в одном случае: если убили ее вы сами. Это так?

– Это не так, – твердо ответил Риттер без малейшего промедления. – Я понимаю, что вы хотите сказать. Вы правы, я веду себя глупо. Но в нашей семье всегда принято было не выносить сор из избы. Я привык скрывать Ларисино… пристрастие… О нем знали только мать и моя старшая сестра, даже домработница не знала.

«Да уж, не знала твоя домработница», – с каким-то непонятным злорадством подумал Коротков. Он вспомнил все, что торопливой скороговоркой поведал ему вполголоса Селуянов, и внезапно поймал мысль, которая до этого момента не приходила ему в голову. А если все дело не в наркомании, а в ревности? Вдруг Лариса Риттер была беременной, а муж точно знал, что не от него, потому что с момента последней близости прошло достаточно много времени? И вообще, если они редко занимались любовью, то по срокам могло не совпасть, это легче легкого высчитать. Домработница уверяет, что интимные отношения между супругами Риттер имели место крайне редко, во всяком случае в спальне. Хотя она много чего может не знать и даже не представлять себе. Возможно, она считает, что любовью люди занимаются только в постели и больше нигде… Но проверить стоит.

– Валерий Станиславович, мой вопрос может показаться бестактным, но поверьте, я задаю его не из праздного любопытства. Вы женаты… сколько?

– Два года. Два с половиной, – зачем-то уточнил Риттер.

– И у вас нет детей. Почему?

– Какие же могут быть дети от жены-наркоманки? – ответил он вопросом на вопрос.

Что ж, резонно. Почему-то Коротков сам об этом не подумал.

– Почему вы не лечили жену? Вы показывали ее врачам?

– Нет. Я уже объяснял вам, я не мог допустить огласки.

– Вы сказали, что в вашей семье это не принято. «Не мог допустить» – это несколько другое, согласитесь. Так почему, Валерий Станиславович?

– Я вам все объяснил. Больше мне нечего добавить. Если вы считаете, что я виноват в том, что не настоял на лечении Ларисы, я принимаю упрек. Но к убийству моей жены это не имеет никакого отношения. Юрий Викторович, я очень устал.

– Я тоже, – вздохнул Коротков. – Следователь поручил мне ознакомить вас вот с этим документом.

– Что это?