Шрифт:
Ничто в мире не роднит так малое дитя, шустрого бизнесмена, зрелых лет мещанина, школьника, ученого мужа с женой домохозяйкой и обаятельную даму в благоухающем соку, как мечта разбогатеть волшебным образом, без особых усилий и потуг. И по возможности, пожелание в ближайшее время должно свершиться, а иначе, что ж – консервировать грёзы пустое дело. Мечты обязаны спуститься на землю и возблагодарить своего создателя, которого севрюга в аквариуме рыбного магазина каждый день хвостом манит… Сказочные чудеса будоражат мысли рьяных шалопаев и добропорядочных граждан, богатых и не очень, здоровых и тех, кто еле тянет свой жизненный воз, больше топчась на месте,
Закон Всего не открыт, но разнообразные исследователи рвутся к его решению, троща миражи на пути, а заодно лбы друга. Как только задача разрешится, настанет эра благоденствия – похлеще коммунизма будет – куда там его кисельным берегам с молочными реками, умора…
По компетентному мнению Емельяши, лажа – это, когда видишь на пути монету, предвосхищённо наклоняешься поднять – оказывается плевок, еще и клейкий. Он был уверен, чувствовал спиной, что весь мир, особенно старухи на скамейках, следит за его действиями и завидует не доброй завистью. А еще Луна… особенно, когда полная, старается досадить и голову заморочить коварными тенями вокруг. Эти мысли он не хранил втайне от своей невесты Любаши, и тем вызывал здоровое любопытство нареченной. Приближающаяся свадьба будоражила воображение молодоженов и приоткрывала врата в зияющую неизвестность совместной жизни. Врата требовали смазки. Самогонный аппарат пыжился на огне круглосуточно, производя на свет сокровенный продукт методом дистилляции.
На стене напротив аппарата висел портрет бородатого мужика с львиной гривой, вдумчивым взглядом следившим за процессом перегонки. На табличке внизу кто-то перечеркнул надпись «Карл Маркс» и добавил сверху: «Дмитрий Менделеев, химик». Бородатый на портрете был вооружен ручкой и листом бумаги, внося в нее, похоже, ученые замечания касательно технологического процесса происходящего рядом.
Аппарат пыхтел, продукт дистилляции капал, влажность в помещении была повышенной, у господина с портрета слезились глаза и текло с носа. Свадьба обещала дать копоти и утереть очи и нос ученому бородачу. У того в бороде застряла вермишелька. Неопрятная оплошность художника – кривизна галактики его ошеломи….
«Замашки у взрослых, бес их дери, однообразные и примитивные; чуть что – вскипают яростью, бухтят поучения и хватаются за то, что под руку попадется, лишь бы отутюжить слабого. И все время повторяют, что кое у кого ума не хватает. У кого же это, интересно?.. Как проверить наличие разума, если мозги черепом укрыты, не подобраться? Ни утонченных нынешних шуток не понимают, ни глубинных порывов юной души… Бестолковая зашоренность от всего нового и непривычного. Думают, что мудрые гуру, а на самом деле упри занудные – скуку толкут и прошлое вспоминают, слушать тошно. Как повадились смолоду благоволить всему, что предписано руководителем и привычно их разумению, так и катят колесо жизни согласно проложенным некогда рельсам. И плевать, что рельсы-то износились, а путь подмыло, и вагон вот-вот перевернется – рука намертво вцепилась в поручень. Докажи ей, костлявой, что не права, – оторви от опоры. То-то же, не по Сеньке шапка…»
Сашка был зол и раздосадован до крайности: только вчера его тиранили, как маленького за совершенно невинную проделку – подумаешь, подложил учителю физики кирпич в портфель. Эка недотрога, – крик поднял, как будто его этим портфелем по кумполу саданули. Вот, если бы хлобыстнули на самом деле, куда поучительней и наглядней был бы проиллюстрирован закон о действии, вызвавшем противодействие. Глядишь, и учащиеся к физике потянулись бы настырнее, если мозги не калапуцкать заумностями, а изложить все просто, как в случае с кирпичом и портфелем…
В голове носились мысли из правоведения о недопустимости детского насилия в семье и оперативности полиции в подобном деле. Сашка, оправдываясь, уверял, что таким образом хотел любимому учителю сделать подарок на текущий дачный сезон, лопата его загреби… с граблями вместе.
«И все же, о действиях полиции при насилии в семье не лишним будет поинтересоваться, а то и написать кой-куда, кой о чём… Пусть дрожат, гниды. Денег не допросишься ни на мороженное, ни в кино с девчонкой сходить. А тут, как назло, еще и пива захотелось с раками…»
И вот сегодня снова назревает… За какую-то двойку в дневнике, на которую на уроке химии случайно кислота капнула и разъела. Ниже учительша приписала три ядовитых строчки про свое недовольство. Их от её же яда тоже развезло. А виноват, как всегда, невинный…
В доме праздник и такая досада…
* * *
В небольшом лесочке среди кустов, травы и всякой лесной трухи из земли торчали рожки: один со сломанным кончиком, на котором сидела бабочка королек. На втором, не сломанном, была нанизана бумажка с надписью чернилами от руки: «Не садиться, – не стуло!» Последняя буква «о» была зачеркнута, и сверху снова добавлена.
Рожки приподнялись, и из земли показалась мордочка с узеньким пятачком, волосатые ушки и шныряющие по сторонам глазки: «Чего бы такого начудить?» – и зашмыгали, очищаясь от песчинок. Трава ласкалась лезвиями стеблей. «Так, чего бы такого?..» – подумал черт Валяй. – Чем бы люциферу угодить, себя позабавить – народ позлить?»
И подсунула-таки нечисть пенек на лесной дороге, да еще сбоку гриб примостился для пикантности инцидента, экзотика пень-колодная… И леса того, с гулькин нос, а вот, поди ж… Машина в него браво въехала, подпрыгивая на колдобинах – красота дурманящая. Водитель нажал на газ, чтоб дух разгайдался, как на качелях, да с задором разухабисто промчаться. Легковушка наскочила на огрызок бывшего дерева, скакнула, что ретивый конь, и, запрыгав лягушкой с подскоком, завалилась на кусты, подмяв их под себя. Водитель и выругаться не успел, как расположился покойно в обнимку с баранкой, открыв рот и высунув язык. В перевернутом салоне поднятая пыль весело кружилась в солнечных лучах. Благолепие, кабы не бляха-муха.
Находившиеся на задних седеньях мать с дочкой прижались губами и носиками к наклонившемуся к земле стеклу двери. Муж, он же отец, он же Вадим, Вадя, Адя и еще чёрт знает кто, если попадался жене под горячую руку… застрял у рулевого колеса, грубо с ним объясняясь. Баранка в ответ виновато молчала. Два колеса автомобиля, оторвавшись от земли, тянулись к солнцу, беззаботно крутясь и наслаждаясь предоставленной свободой.
Семья спешила на свадьбу к родственнику, степень родства которого путалась в затершихся памятью родословных терминах. Не это было важным тогда… – сформировавшийся продукт в консервной коробке не должен был протухнуть, требовалось извлечение наружу. Пассажирам это было понятно, как никому другому.
– Похоже, – выдавил из себя муж, – на свадьбу мы опоздаем.
– Главное чтоб платье не помялось, – ответила дочь Татьяна, помышляя о любовных утехах, забавах и туалете. Ее мама, Тамара Григорьевна, прижавшись лицом к стеклу двери, тяжело дышала, накапливая энергию возмездия виновным в происшествии, хоть бы сам дьявол в том был повинен. Она помнила о внешнем виде в любом состоянии души и тела, и буром за себя постоять умела, любила, могла – персоне, нарвавшейся на ссору – не позавидуешь. Но вот нужда пришла, и как тут быть в консервной банке? Ее мозг находился в поисках консервного ножа для вскрытия закупоренного металла, а заодно и мягких тканей того, кто не успел бы увернуться. В голове пульсировало и рвалось наружу желание укусить подвернувшегося под руку. Обида, что не в кого было вцепиться, огорчала. Тамара Григорьевна учащенно глотала слюну, злость закипала. Остальные молча выжидали.