Закон землеройки
Шрифт:
– Кстати, раз уж о дедушке разговор зашел… Помнишь, он мне недавно о их с братом походе за маслом в монастырь рассказывал? – Девушка кивнула. – Не знаешь, чем та история закончилась? А то мы с Федором Богдановичем не договорили в тот раз…
Девушка нахмурилась, над бровями ее обозначилась тонкая горизонтальная складочка.
– Знаю, конечно. Он просто не очень любит об этом вспоминать…
– Расскажешь? – умоляюще взглянул я на нее.
– Хорошо, – неуверенно произнесла она, после чего, горько вздохнув, поведала мне весьма печальную историю.
…Возвращаясь из монастыря домой, маленькие Федя и Гоша то и дело натыкались на окоченевшие трупы убитых людей и, конечно же, на всякий случай обыскивали их: времена были тяжелые
Курочить столь красивые вещицы топором или ножовкой им стало жалко, поэтому для начала они решили просто нагреть их. Сунулись было к печи, да мать как раз приготовлением скудного обеда возле нее занималась. В общем, прогнала она их на улицу. Тогда братья отправились в стоявший неподалеку амбар, где у соседа-кузнеца имелся горн, в котором он плавил металл для изготовления подков и прочих нужных горожанам вещей. Угля в амбаре не оказалось, но братья не растерялись: насобирали во дворе щепок, да и разожгли-таки огонь. Потом положили в топку кирпич, а на него – одну из найденных трубочек. Сами на всякий случай отошли в сторону, резонно опасаясь возможного взрыва.
Когда же услышали звук словно бы лопнувшего стекла, любопытство пересилило, и старший, Георгий, приблизился к топке. Увидел, что ближняя к огню часть трубочки раздулась, превратившись в сверкающий шарик, и из образовавшегося в этом шарике отверстия со свистом вылетает светящийся раскаленный газ. Крайне заинтригованный, мальчик сделал еще шаг вперед, и тем самым подписал себе приговор. Ибо уже в следующее мгновение свист газовой струи резко оборвался, а из очага вырвалось зеленое, напоминающее бурлящий шар облако. Мальчишки и моргнуть не успели, как зеленый вихрь увеличился в размерах, а потом, словно горсть монет, рассыпался на отдельные пульсирующие лохмотья. Какая-то неведомая сила подхватила маленького Федора и понесла к выходу, а перед глазами – вплоть до того момента, пока он не вывалился из амбара на грязный снег, – хаотически вспыхивали ярко мерцающие звездочки…
Когда мальчик отдышался, сразу увидел, что брата рядом нет. Разумеется, бросился обратно. Поначалу ничего в амбаре рассмотреть не мог: в воздухе словно бы плавала темно-синяя мука. Тогда Федя, хотя и невелик был годами, догадался, что нужно пригнуться и искать Гошу на полу. И действительно нашел. Однако старший брат лежал ничком и признаков жизни не подавал. Не на шутку перепугавшись, тщедушный Федор попробовал вытащить Георгия на улицу самостоятельно, но силенок не хватило. Вдобавок было трудно дышать: синий мучнистый пепел забивался в нос, глаза, горло… Разрыдавшись от отчаяния и ощущения собственного бессилия, Федя помчался домой. Говорить мешали слезы и жжение в горле, поэтому он просто схватил мать за руку и потянул к выходу. Женщина, почуяв неладное, не сопротивлялась…
Дым из настежь распахнутой двери соседского амбара уже не валил, а Гоша, каким-то чудом выбравшийся наружу, лежал, иссиня-бледный, распластанно на снегу. Мать с Федором кое-как доволочили его до дома и уложили на еще теплую печь, где тот и провел несколько последующих дней. Ничего не ел, только слабым голосом просил воды. Мать долго не могла найти в Энске ни одного врача. Лишь на третий день привела к больному сыну старого фельдшера из Гулейки, но тот ничего толкового не сказал. Решив, что подросток чем-то отравился, посоветовал просто поить его вместо воды молоком, смешанным с толчеными угольками из самовара. Отыскать молоко в разоренном городе было практически невозможно, поэтому бедной женщине пришлось ради спасения сына продать практически все, что еще оставалось в доме.
К весне Гоша поднялся, но движения его стали безнадежно скованными: руки и ноги почти перестали сгибаться в суставах, поэтому передвигаться, да и то с грехом пополам, он мог только с помощью двух самодельных костылей. А осенью он умер. Тихо, во сне…
– В память о старшем брате, – глухо звучал в тишине голос Татьяны, – дедушка до сих пор хранит и ту шкатулку, и оплавленный кусок той самой злосчастной трубки. Вторая трубка бесследно исчезла. Впрочем, он ее и не разыскивал… А вот последствия случившегося в амбаре взрыва отразились и на дедушке. Сначала он стал сильно отставать в физическом развитии от сверстников. Ему даже паспорт долго не выдавали, поскольку внешне он на шестнадцатилетнего парня никак не тянул. А в военкомате его даже на медкомиссию отправлять не стали – сразу выдали «белый билет». И в педагогическое училище он поступил только с третьего раза: члены приемной комиссии прямо в глаза обвиняли его в подделке документов. С годами, правда, этот «недостаток» начал приносить дедушке своего рода дивиденды: если сверстники его постепенно, но неуклонно старели, то он и в сорок лет выглядел как юноша выпускного возраста. Многие, впрочем, стали его из-за этого сторониться. Пустили даже слух, что он в детстве наглотался какой-то гадости. Слух прижился. Ведь всем жителям Энска известно, что в начале довоенных тридцатых годов на территории монастыря работала секретная химическая лаборатория, вроде бы военная… Словом, жизнь у дедушки после того случая пошла, что называется, кувырком. Потому он и не любит о нем вспоминать, – закончила девушка грустно.
Я молчал. В голове моей постепенно начала складываться головоломка, давно не дававшая мне покоя.
Глава 32. Энск в свете истории России
Получалось, что все поведанные мне за последнее время разными людьми истории, на первый взгляд между собой вроде бы не связанные, на самом деле имеют единый логический стержень. И, судя по всему, корни этого стержня тянутся из XVII века, когда в Энск прибыл талантливый ученый, прозванный местными жителями Бен-Газиром. (Впрочем, скорее всего все энские знаменитости – преподобный Игнатий, святой Благодар и восточный кудесник Бенсан ибн Ингазири, – одно и то же лицо, просто наделенное разными поколениями теми именами, которые казались им более благозвучными.) По всей вероятности, в родных краях началась чудовищная охота за препаратом лекаря, вот он и вынужден был бежать, а потом укрыться в ничем не примечательном провинциальном городишке. Иначе с какой бы стати ему было тащить в такую даль всю свою семью?
Почувствовав себя в Энске в полной безопасности, ученый практически с первых дней вернулся к привычной лекарской и фармакологической деятельности. А поскольку российское здравоохранение в те далекие годы оставляло желать лучшего, он довольно быстро приобрел популярность у коренных обитателей, в том числе у представителей местной знати. Однако помимо покровительства власть предержащих врачебное ремесло приносило врачу еще и немалые деньги, легшие в основу легенд о его сказочных богатствах.
Так или иначе, но к моменту нашествия поляков лекарь смог обзавестись не только сетью тайных лабораторий, но и почетным званием святого человека. Отсюда резонно предположить, что нынешний монастырь был заложен на базе одного из созданных им тогда медицинских центров. Возможно даже, что в качестве подопытного материала при проведении экспериментов восточный эскулап использовал собственных пациентов, но это уже не столь важно. В конце концов вся мировая медицина на подобных экспериментах выросла. Главное, что раз уж рядом с его жилищем была возведена неприступная цитадель, значит, цели своей – изобретения лекарства от старости – он достиг.