Закон землеройки
Шрифт:
…Когда пришел в себя, ощутил, что меня куда-то волокут за ноги, а голова, точно расстроенное пианино, бренчит по кочкам. Говорить не мог, смысла звучавшего рядом разговора не понимал. Уловил лишь интонации, напомнившие мне команды старшины на армейском плацу. И я охотно уплыл в далекое безусое прошлое, когда самым ужасным наказанием считал получение наряда вне очереди…
Очнувшись вторично, осознал, что меня по-прежнему куда-то волокут, но уже под руки: по кочкам бренчали теперь пятки. Облегчения от перемещения моего тела в привычно-правильное положение отчего-то не чувствовалось: в глазах было темно, в ушах голосили шарманки…
– Как он, живой? – донесся до меня смутно знакомый голос, когда шарманки чуть стихли. – Воды принесите, живо!
Шаги. Хлопнувшая дверь. Снова шаги. Грубый толчок в колено.
– Поласковей нельзя? – на удивление отчетливо выговорил я.
– Надо же, опять живой! – оптимистично воскликнул тот же голос. – Везуч однако… – Разлепив веки, я увидел перед собой улыбавшегося во весь рот подполковника Лукавца. – Ну и славненько, а то уж я переживать начал по поводу вашей безвременной кончины.
– А я ваш маузер потерял, – зачем-то доложил ему я.
– Правильнее будет сказать не «ваш», а «свой», и не «потерял», а «обронил на месте преступления», – посуровел голос Лукавца. – Что подтверждается вашими отпечатками пальцев и на ствольной коробке, и на магазине маузера. Кроме того, на местном автомобиле КамАЗ обнаружены две пробоины от пуль калибра 9 миллиметров, выпущенных именно из этого оружия: одна зафиксирована в скате правого переднего колеса, вторая – в дверце кабины. Так что помимо взыскания материального ущерба вам могут быть предъявлены претензии сразу по трем статьям Уголовного кодекса. А это, если навскидку, от семи до пятнадцати лет строгого режима…
– За что? – вяло трепыхнулся я. – Это была чистой воды самооборона! К тому же вряд ли я кого-нибудь подстрелил – снайпер из меня аховый…
– Если б подстрелили, ехали бы уже сейчас в область с надлежащей охраной.
– От охраны, кстати, не отказываюсь. Более того, прошу ее мне предоставить. В общем, если не прикроете меня парой автоматчиков, я и суток в вашем городе больше не протяну. А обеспечите безопасность, вам же спокойней будет, поверьте.
Подполковника словно пружиной подбросило.
– А разве я не предлагал вам в свое время уехать?! – злобно прошипел он, перегнувшись ко мне через стол. – Так нет, вы же отказались тогда! Вы ж, москвичи, и сами с усами! А теперь помощи просите? Не выйдет! К тому же сейчас кое-какие высокие должностные лица, напротив, требуют вас далеко не отпускать. Почему, кстати? С чего бы это, интересно, им ваша судьба небезразлична вдруг стала? Есть какие-нибудь соображения на этот счет?
– Видимо, – слегка растерялся я от его напора, – с недавних пор я стал представлять для кого-то в городе потенциальную опасность. Возможно также, что у меня просто хотят узнать что-то, но так, чтобы я и сам не догадался, что именно.
– Найденный вами перстень может иметь к этому отношение? – продолжал допытываться Лукавец. – Только овечку бедную из себя не стройте! Вся вакханалия в городе началась как раз после вашего приезда!
– Нет, раньше, – слабо возразил я, – лет этак пятьсот-шестьсот назад. Но что-то мне стало пока не до разговоров, честное сло… – Не договорив, я вдруг обмяк и начал, подобно киселю, стекать со стула.
Упасть мне не позволили: перед тем как в очередной раз потерять сознание, я почувствовал чьи-то подхватившие меня с двух сторон сильные руки.
…Из состояния забытья я выбрался так же внезапно, как и провалился в него. Осмотревшись, понял, что нахожусь в камере предварительного заключения, но лежу на сей раз не на голых досках, а на куцем матрасике. Какое-то время провел недвижно, вспоминая, как и почему сюда попал. Потом услышал за дверью чьи-то возбужденные голоса, сполз с нар и поковылял на звук, стараясь ничем не выдать своего присутствия. Предосторожность, впрочем, оказалась излишней: страсти по ту сторону двери кипели столь нешуточные, что услышать издаваемые в моей келье шорохи было бы нереально. Вертикальное положение давалось мне с трудом, поэтому я подтянул к двери матрасик, улегся на него и приник к щели между дверью и порогом.
Разговор на повышенных тонах происходил, к сожалению, не непосредственно в коридоре, а где-то за углом, поэтому самих говоривших я не видел и многие их фразы до моих ушей не долетали. Однако и без того было понятно, что один из собеседников что-то требует, а второй не менее решительно ему отказывает, причем оба отнюдь не скупятся на «изысканные» выражения. Перепалка продолжалась около пяти минут, и закончилась примерно таким диалогом: «Я тебя последний раз предупреждаю!» – «Да вы уже задолбали меня своими бреднями!» – «А тебе что, собственной головы не жалко?» – «Передайте ей, пусть она в ж… идет со своими предсказаниями!» – «Не выпустишь этого придурка – пожалеешь!» – «Да пошли бы вы все!..».
После непродолжительной паузы мимо моей щели продефилировали ярко-желтые ботинки, сопровождаемые стучащей об пол черной палкой. Ботинки были мне незнакомы, а вот трость… Кажется, совсем недавно я уже видел подобную. Но где?!
– Савушкин, – зло прогремел вдруг в коридоре бас Лукавца, – задержанного ко мне, быстро!
Догадавшись, что под словом «задержанный» он может подразумевать и меня, я торопливо переместился вместе с матрасиком обратно на нары. И, как оказалось, не зря. Дверь с лязгом растворилась, и дежурный скомандовал:
– Задержанный, подъем! Шевелись!
«Судя по всему, таинственный визитер с тростью пытался принудить начальника милиции к каким-то действиям, – думал я, следуя за конвойным по коридору. – Но вот к каким, интересно?…»
В знакомый кабинет я вошел тяжело, словно в арестантских колодках. Валерий Олегович стоял ко мне спиной – смотрел в окно на серый от пыли южный закат.
– Вынужден с вами расстаться, сударь, – без всякого выражения произнес он, даже не обернувшись. – Дядин маузер останется у меня: будем считать, что вы сдержали свое обещание. Позвольте сдержать и мне свое: ваш перстень лежит на моем столе. Забирайте его и… катитесь ко всем чертям!