Законодатель. Том 2. От Анахарсиса до Танатоса
Шрифт:
Тут же не медля, косский архонт-басилевс воскликнул:
– Так вручим же от имени богов и людей сей треножник самому мудрому и достойному. И зовут его Солон Афинский!
После этих слов Феонист сошёл с бемы. Он торжественно развернул большой свёрток, который держали сопровождавшие его, взял треножник с благоговением в руки, величаво подошёл к Солону и кратко сказал:
– Солон – этот треножник по праву твой! Сего желают боги и люди!
Солон медленно поднялся со скамьи, смущённо принял подарок богов и людей и кратко ответил:
– Искренне благодарю за оказанную великую честь. Но я не уверен, что я мудрейший человек, что я самый мудрый из ныне живущих мудрых, и что этот треножник должен принадлежать мне. Ещё раз благодарю за всё.
Этот треножник заставил Солона переосмыслить очень многое, а
После долгих терзаний, раздумий и сомнений Солон решил, что он не может держать у себя столь священную реликвию и вместе с письмом отправил треножник Фалесу, дескать, ты и есть мудрейший из мудрых людей. Я в этом уверен. Принимай этот божественный дар.
Но Фалес не был бы Фалесом, если бы оставил треножник у себя. Первоначально он хотел вернуть его Солону, но понял, что тот вновь пришлёт треножник в Милет. Чтобы подобного не случилось, он отправил его Питтаку, в Митилены. Питтак, в свою очередь, не посмел оставить святыню у себя и переправил её в Линд – Клеобулу. Клеобул направил треножник Бианту. Приенец, недолго думая, переправил его в Спарту – Хилону. Спартанский мудрец, уже зная, у кого побывал треножник, после долгих колебаний и раздумий, направил его в Коринф – Периандру. Тот же, получив треножник, засомневался в справедливости получения такого дара и, посоветовавшись с Арионом и Эзопом, вернул его в Афины, приложив к нему письмо:
– Солон Афинский! Держи у себя то, что по праву принадлежит тебе. Мудростью не разбрасываются. Периандр.
Солону ничего не оставалось делать, как оставить у себя божественный дар. Он полагал, что при случае отдаст треножник более достойному обладателю, скорее какому-либо Богу, ибо по своей природе треножник посвящался богам. Эллины изредка вручали треножники победителям различных соревнований как символ самого достойного и лучшего. Но кто из людей может быть лучше и достойнее богов? Разумеется, никто. Солон стал дожидаться подходящего случая, чтобы самолично вручить эту святыню тому, чья мудрость ни у кого не вызывает ни малейших сомнений. И теперь он уже совершенно точно знал, кто он на самом деле.
4
Сев рядом с законодателем, скифский царевич попытался осмыслить всё увиденное здесь. Вначале ему казалось, что это не реальность, а дивный юношеский сон. От наваждений он хотел даже подёргать себя за ухо, как учила его в детстве мать. Но дёргай, не дёргай, а треножник здесь, рядом с тобой. Ты даже прикасался к нему. И не только треножник. И копья стратега, и его мечи, и кифара, подаренная жрецом древнейшего храма, и фараонов кинжал, и лира поэта, и многое другое находилось перед его восхищёнными глазами. Наконец, взяв себя в руки, встрепенувшись и сосредоточившись, после нелёгких раздумий он молвил.
– Странное сочетание. Даже дивное сочетание всего, что я увидел здесь. Никак не пойму, Солон, кто ты такой? Стратег, поэт, властитель, законодатель, купец, мудрец? Кто ты, Солон? Кто ты более всего? Кто ты на самом деле?
– Добавь ещё любовник, – усмехнулся афинянин, – а ещё корабельщик!
– Кем ты, себя, прежде всего, ощущаешь, досточтимый афинянин? – переспросил его скифский царевич.
– Всё относительно, даже условно, – ответил Солон. – Во мне люди видят того, кого они хотят видеть в данный час. Вот ты хочешь видеть во мне мудреца, ибо тебе нужен учитель мудрости и достойный собеседник. Мудрецом меня почитают также Фалес, Питтак, Периандр, Клеобул, Биант и другие мудрствующие люди. Дропид и Алкмеон видят во мне стратега, так как им хочется воевать. Такого же мнения обо мне был фараон и многие молодые афинские воины. Сапфо, Феспид и многие поэты видят во мне, конечно же, своего собрата, ибо мы родственные души на ниве замечательного слова. Египтяне, финикийцы, милетяне и эфесцы почитают меня за купца, достойного и надёжного партнёра по торговому делу. Мегаряне до сих пор думают, что я лучший кулачный боец, которого следует обходить стороной. К тому же, для них я самый коварный из полководцев, ибо я пленил их саламинское воинство. Египетские жрецы видят во мне своего собрата по божественному призванию и учёного, стремящегося постигнуть суть вещей. Участники Истмийских игр почитают меня за
– Но сам-то ты, как склонен себя называть? – переспросил его Анахарсис.
– Я полагаю, – подумавши, ответил Солон, – что я есть всё вместе взятое, понемногу, в разумной мере. Во мне можно найти всё, что присуще непоседливому ищущему человеку.
– А как ты предпочитаешь, чтобы тебя называли – законодатель, властитель, поэт, купец, мудрец?
– Я предпочитаю, чтобы меня называли добродетельным человеком. А уж как ко мне обращаются, не столь значимо. Пусть обращаются так, как им сподручнее, как велит их разум и требуют того обстоятельства. Важно лишь, чтобы меня уважали и считались со мной, с моим мнением и убеждением.
– Как я полагаю, Солон, ты можешь угодить всем и каждому?
– Всем никогда не угодишь, да и угождать не следует. Я вообще никому никогда не потакаю. Заискивая со всеми, можно вместо достойного человека стать низкопоклонником. Я всегда делал всего лишь то, что считал нужным и полезным для человеческого сообщества. Нужным и полезным в конкретное время, в конкретном месте.
– Разобрался ли ты в себе, Солон, или для себя ты сокрыт?
– От себя, Анахарсис, не скроешься. Скрыть свою подлинную сущность невозможно. Она проявляется в делах, поступках и поведении человека, в его мыслях. В словах тоже обнаруживается, но в меньшей степени. Ибо можно говорить одно, а делать совершенно иное. Но доподлинно разобраться в себе тоже дело не простое. Большинство людей стремятся познать других, но не себя. На себя обращают внимание уже в преклонном возрасте. А в твоём – все стремятся познать других, при этом не знают ни путей, ни средств познания, ни меры в этом вопросе. Скажу тебе так – в себе я ещё не разобрался основательно. А посему продолжаю себя познавать и, видимо до конца своих дней буду делать подобное. Самопознание – гораздо сложнее познания. Внешнее познаётся легче, нежели внутреннее. Так что если хочешь основательно познать мир – начинай с себя!
Солон и Анахарсис беседовали допоздна. По просьбе хозяина гость заночевал у него. На следующий день Солон решил устроить небольшое застолье. Так сказать, маленький пир, на который помимо Анахарсиса пригласил Главкона, Дропида, Писистрата, Аристодора и молодого поэта Феспида. Законодателю хотелось увидеть, как будет себя вести скифский царевич в более широком кругу людей, причём людей совершенно разного возраста, различных интересов и наклонностей. Правда, Дропид на приглашение не откликнулся, ссылаясь на недомогание.
Зато впервые на взрослое застолье пришёл молодой Писистрат, двоюродный брат законодателя по матери. По возрасту ему было не более пятнадцати лет, но выглядел он гораздо старше. Тот, кто не знал, сколько ему лет, мог подумать, что он достиг совершеннолетия. Высокий ростом, поджарый, очень красивый, он привлекал внимание многих афинян. Писистрат обладал острым умом, прекрасной памятью, умел с достоинством вести себя как в окружении юношей, так и среди взрослых. Он был большим хитрецом, всегда внимательно прислушивался к разговорам старших, буквально улавливал всё ценное и значимое, старался никому особо не перечить. Писистрат любил поэзию и превосходно знал её. Кроме Гомера, Гесиода и Солона ему были известны элегии многих современных поэтов. Но больше всего ему нравилось слушать умные беседы с участием афинского мудреца, из которых он многое черпал для себя. С помощью законодателя, юный арист стремился войти в элиту афинского общества и государства. И надо сказать, что со временем это ему удалось. Но сегодня он просто присутствовал в среде уважаемых людей, и весь вечер молчал; молчал и слушал, слушал и вникал в смысл происходящего. Что было вполне закономерно и главное правильно для такой ситуации.