Законы отцов наших
Шрифт:
— Он уже в земле?
Сет объясняет ей, как умеет. Что так и должно быть, что каждый человек должен уйти в землю, чтобы затем опять возродиться в цветах и траве. И все же в нем остается осадок неудовлетворенности. Он подозревает, причина в том, что ни Сонни, ни он никогда не говорили Никки, что у Сета был маленький сын ненамного старше, чем Никки сейчас, который умер. Даже если бы Никки была втрое менее смышленой, чем она есть, и обладала лишь частью того удивительного проницательного ума, которым она оценивает взрослый мир, она бы почувствовала, поняла бы. Кто же такой, в конце концов, этот человек, думает она, о котором постоянно упоминают
— Ну, так вот это и делала Сара. Она молилась. А когда молятся евреи, они говорят по-еврейски, на иврите. Понятно? Мы с Сарой — евреи, поэтому она говорила на иврите.
— А я еврейка?
Вопрос заставляет его задуматься. Ее дедушка Джек Клонски, если верить семейной легенде, был евреем. Если рассуждать в духе реформы, то, пожалуй, этого достаточно.
— Думаю, что нет, Никки. Дело в том, что твоя мама не еврейка. Обычно у людей все зависит от того, кто их матери. Или отцы. А Чарли и твоя мама, по правде говоря, не любят ходить в церковь. Некоторые люди не любят молиться. Да я и сам, если честно, не слишком большой любитель.
— Дженнифер Два ходит в церковь.
В группе Никки в детском саду есть три девочки, которых зовут Дженнифер.
— Вот как? Значит, она, наверное, любит молиться. И Саре это тоже нравится.
— Ладно. А как мне сказать?
— Что?
— Если мне это нравится. Бог, — добавляет она с благородным пренебрежением, достойным шестилетней девочки.
— Я уверен, твоя мама поможет тебе. Может быть, ты когда-нибудь сходишь в церковь с Дженнифер Два. Или знаешь что? Ты могла бы сходить с Сарой. И потом могла бы поговорить насчет этого с Чарли и своей мамой. Может быть, ты захочешь стать католичкой, как твоя тетя Хен, или будешь иудейкой, как я. Возможно, ты решишь, что тебе лучше быть как Чарли и твоя мама. Большинство людей поступают именно так. Однако все это в будущем, и какую бы веру ты ни решила принять, сейчас тебе еще рано беспокоиться об этом.
— Я уже решила.
— Что?
— Я хочу быть иудейкой. — Она кладет свою ручку на ладонь Сета. И придвигается к нему чуточку поближе.
Сонни
— Ну вот, мы опять все вместе, — говорит Хоби, и его глаза иронически поблескивают, когда он обводит взглядом старый обеденный стол из красного дерева, за которым сидят Сонни, Никки, Люси, Сет и Сара.
Гости уже разошлись. Кое-кто, возможно, еще заглянет чуть позже, но, памятуя о том, что покойный в течение всей своей жизни в Америке не слишком стремился обзаводиться близкими друзьями и знакомыми, семья решила, что на этом официальная часть поминок и закончится. Самолет Люси улетал в Сиэтл поздно вечером. На столе стояли тарелки с едой, купленной в китайском ресторанчике. «Пища еврейской боли», как выражается Сет, одна из тех его шуток, смысл которой до Сонни не доходит. По всей гостиной распространяются ароматы восточных пряностей и слегка пригоревшего растительного масла.
«И как только можно было успеть проголодаться?» — удивляется Сонни. Эти евреи ничем не отличаются от поляков. Тоже не дураки поесть. Им только дай повод, и будут жевать с утра до вечера.
Огромный заряд нервной энергии, израсходованный утром, и общение с гостями днем вызвали прилив
Сонни сидит рядом с Сарой, обсуждая ее планы на следующий год. Прежде чем окончательный выбор Сонни пал на юриспруденцию, она сама некоторое время работала в школе и теперь делится своим опытом. Пока она изучала теорию, все было чудесно. Но затем наступил тот первый день, когда она, переступив порог классной комнаты, оказалась одна против тридцати восьми учеников третьего класса. Семейные и прочие неурядицы оставили свои печати на их лицах столь же явственно, как если бы это были боевые шрамы. Теперь Сонни со смехом вспоминает о том, как она намучилась с одной восьмилетней девочкой, у которой были различные отклонения в поведении.
— Я возненавидела ее, и не потому, что она была неуправляема. Больше всего она доводила меня тем, что ела цветные мелки. Откусывала кусочки и глотала. А у нас этих мелков почему-то вечно не хватало, и она поедала все хорошие цвета. К концу учебного года остались только черные и белые.
Слушая свою мать, Никки на минуту представляет себе девочку, поедающую мел, и ей становится весело. Однако ненадолго. Вскоре она начинает хныкать и дергать Сонни за рукав.
— Мне скучно, — стонет она.
Эти стенания стали настойчивее с тех пор, как Никки увидела в кабинете покойного мистера Вейсмана черно-белый телевизор, который Сонни не разрешает ей включить. Горестно вздыхая, Сонни тут же в гостиной достает из ранца Никки маркеры и книжки, которые та брала с собой в детский сад. Они вместе читают «Маугли», а затем берут раскраски и начинают раскрашивать. Никки, капризно надув губы, говорит, что справится и без помощи матери, и та возвращается к столу в тот момент, когда Сет и Люси хвалят друзей Сары, особенно выделяя их доброту, отзывчивость и зрелость.
— Я бы на твоем месте совсем не удивлялась этому, — говорит Сара. — Ведь мы как раз в том возрасте, в каком были вы четверо, когда началась ваша дружба.
Наступает тишина, которая нарушается дружным смехом, когда Сет неожиданно икает и разводит руками.
— Так, значит, вот чем вы занимались, когда собирались вместе? — спрашивает Сара. — Ели китайские блюда и рассказывали клевые истории с приколами?
— Мы пили вино и слушали твоего отца, — говорит Хоби.
Сара хочет знать, что именно слушали. Люси пускается в подробные объяснения насчет научно-фантастических новелл Сета, которые тот когда-то сочинял.
— Прикольно, — говорит она. — А почему же ты перестал их сочинять, папа?
— Кто сказал, что я перестал? Да в моем компьютере их полно.
— Я этого не знала, — говорит Люси.
Ее слова успокаивают Сонни, которая тоже не имела об этом ни малейшего представления.
— Всякий раз, когда я, работая над колонкой, натыкаюсь на препятствие — ну, например, ничего не идет в голову, хоть ты плачь, — я начинаю придумывать разные небылицы. Тем более что на фронте научной фантастики сейчас затишье. Генная инженерия. Компьютерная наука. Всем этим странным маленьким мыслям нет конца.