Законы прикладной эвтаназии
Шрифт:
«Опасно».
Майя смотрит на Джи.
«Джи, – говорит она. – Я очень благодарна тебе за всё, что ты для меня сделала и делаешь. Но мне действительно нужно в город, мне нужно встретиться с русскими. Это очень, очень важно».
Джи щурит и без того узкие глаза.
«Ну что тебе сказать… Может, они и в самом деле документы тебе выправят. Поедешь с Ли или Гу, когда они соберутся в следующий раз на базар. И я с тобой поеду. Я русских знаю, познакомлю тебя с капитаном Дяченко. Он, может, и знает, что делать».
Капитан Дяченко. Что-то в этом есть такое благородное. Белая гвардия,
Да, Майя, ты знаешь эту песню. Звукозапись – великое дело, она сохраняет музыку столетиями.
Майя и Джи идут к дому.
«Я так и не поняла, откуда ты. Ты не из эмигрантов, это точно. Но и не из красных. Ты вообще будто не из этого мира».
«Не из этого времени», – говорит Майя очень тихо.
«Что?»
«Так, ничего».
Джи смотрит на Майю немного укоризненно. Могла бы и рассказать, кстати.
У дома стоит Гу. Он – не родственник Ли и Джи, а просто работник. Прилежный, старательный. Но он слишком внимательно смотрит на Майю, постоянно провожает её взглядом. Майе это не нравится.
3
Ночью Майе не спится. Она смотрит через окно на кроны деревьев и думает о том, что принесёт ей следующий день. Ничего хорошего, вероятно.
Занавеска, прикрывающая проход в её комнату, отодвигается. Судя по силуэту, это Гу.
Майя резко садится на низкой кушетке. Гу теряется, но затем делает шаг вперёд.
«Я закричу», – тихо говорит Майя по-русски.
Гу качает головой. То ли он не понимает русского, то ли имеет в виду «не закричишь».
«Ватаси ва химей о агеру йо», – Майя уже подзабыла японские слова, перевод фразы на японский звучит громоздко.
Гу останавливается.
«Аната ва синударью».
Простая фраза, «ты умрёшь». Неясная угроза.
«Я говорить рюсски», – произносит Гу.
«Что тебе нужно?»
«Ты».
«А почему ты не отвечал по-русски? Почему боишься японского?»
«Ты… Они брать сестра. Опыты. Убивать сестра».
И вдруг Майя понимает. Какой из него насильник, из этого мальчишки? Может, он просто рядом посидеть хотел. Наверняка. Что ты хотел сделать со мной, Гу?
Она не задаёт этого вопроса, но получает ответ.
«Я хотеть просто смотреть ты. Ты проснуться. Я не бояться».
Майя улыбается в потёмках.
«Я должна казаться тебе некрасивой. Высокая, глаза большие».
«Нет. Ты не красивая. Некрасивая. Но мне интересно. Мне нравится. Мне…»
Он понимает, что дальше говорить нельзя. Она не может нравиться ему, потому что нисколько не похожа на привычных Гу китайских девушек. Но что-то тянет его к ней. Что-то не отпускает парня.
«Что случилось с твоей сестрой?»
«Японцы брать её. Убивать. Убили».
Иногда в его речи проскакивают правильные падежи и времена, но это скорее случайность, чем закономерность.
Историческое образование Майи даёт о себе знать. Японцы забрали его сестру. Опыты на людях. Харбин, много русских. Она понимает, что где-то здесь, неподалёку, функционирует легендарный отряд 731. Документальные кадры о работе отряда навсегда впечатаны в память Майи. Обмороженную руку разбивают кувалдой. Бьющееся сердце достают из живого человеческого тела. Тощее, как скелет, существо лижет пол, чтобы получить хотя бы чуть-чуть влаги.
«Скоро война окончится, Гу», – говорит она.
«Нет, – качает он головой. – Нет».
Он протягивает руку и дотрагивается до колена Майи. На ней – только нижнее бельё, причём из будущего, из две тысячи шестьсот восемнадцатого. Джи постирала. Верхняя одежда лежит на табурете – тёмные льняные штаны и рубаха без пуговиц, но с пришитым поясом.
Она отталкивает руку Гу и в свою очередь говорит: «Нет, Гу».
Это странная сцена. Нерешительный мальчик, который и сам не знает, зачем ночью пришёл к девушке без рода и племени. Девушка, которая завтра собирается рисковать жизнью для того, чтобы вернуться. Куда вернуться, Майя не знает. В будущее? Кто-то построит для неё анабиозис и она проведёт семь веков во сне? А может, просто в СССР? В Москву? Репрессии, вспоминает она. До смерти Сталина ещё восемь лет.
Гу сидит, опустив голову.
«Война закончится, правда, – говорит Майя. – Через два месяца Япония капитулирует, и всё. Придут советские войска и освободят вас».
Он поднимает взгляд.
«Советский – лучше?»
Вот на этот вопрос она ответить не может. Курс истории Японии не даёт такой информации.
«Зачем ты пришёл? – спрашивает она. – Тебе не я нужна, правда?»
«Сестра».
«Что сестра?»
«Город. Ты помогать мне. Сестра найти».
«Почему я, Гу? Я чужая здесь, я никого не знаю, я ничего не могу сделать для твоей сестры…»
Он накрывает её руку своей.
«Ты… ты… да, – Он не может найти верного слова. – Ты… я видеть ты уметь…»
«Да. Могу. Ты могу».
Шестое чувство, так это называется. Гу видит в Майе что-то столь же удивительное, противоестественное, сколь и японская оккупация. Он думает, что Майя пришла, чтобы спасти их. Суеверия, мальчик, это просто суеверия.
И неожиданно Майя понимает, что вера Гу передаётся ей. Она не уверена, что может что-то сделать для сестры Гу. Но она может спасти себя. Она будет драться за то, чтобы вернуться в своё время.
«Я могу, – твёрдо произносит она. – Иди спать, Гу. Завтра мы едем в город».
Он кивает и поднимается. И выходит – не обернувшись, не сказав больше ни слова. Это ощущение выполненной миссии, чёткое осознание цели. Сделал то, что хотел, хотя не знал, что хотел именно этого. Боже, ну и формулировка.
Майя откидывается на подушку. Город ждёт её, но чем он её встретит?
4
Харбин прекрасен. Харбин прекрасен так, как только может быть прекрасен город. Майя смотрит по сторонам и понимает, что эта жизнь – гораздо более настоящая, чем её прежняя жизнь среди светящихся реклам и орбитальных лифтов. Майе нравится всё. Она в восхищении от проносящихся мимо рикш, от бумажных фонарей, от людей в офицерской форме – русской, японской, китайской. Рикши и в самом деле едут очень быстро: откуда такая прыть у худосочных мальчишек с тяжеленными повозками, Майя не понимает. Бумажные фонари не горят, но Майя представляет, как они загорятся вечером, и ей становится радостно.