Заковали сердце в лед
Шрифт:
Сумка еще раз глухо звякнула.
Естественно, Замирухин прогонять неожиданных гостей не стал. Ему приятно было, не забыли его ребята, уважили.
– Я сейчас на стол чего-нибудь соберу, – засуетился бывший артист.
– Да мы, батя, к вам не с пустыми руками пришли. Про бродяг мы так, для слова сказали. На самом деле мы мужчины самостоятельные. – Порубов выставил на стол бутылку водяры, пакеты с нарезанной колбасой, консервы, хлеб.
Петру Антоновичу пришлось добавить к этому лишь зелень с грядок и стаканы.
– Ну,
Замирухин не стал спорить насчет того, что и ему налили столько же, как и себе, хотя обычно старики пьют меньше молодых.
– Хороший тост. За искусство, потому что оно вечное, – охотно подхватил он. – Я, ребята, человек, отравленный искусством. Всю жизнь ему отдал. Сколько судеб на сцене чужих пережил – вспомнить страшно.
– Ну так за это и пьем, – прищурился Порубов. – За вас в том числе.
Старик окончательно расчувствовался, даже слеза в глазах блеснула.
Выпили, закусили. Начались расспросы за жизнь, кто чем теперь занимается. Андрюха не стал хвалиться своей ходкой на зону, все уводил разговор к прошлому, и Замирухину это нравилось. Он сокрушался, что никто из пацанов не стал настоящим артистом, охотно вспоминал драмкружок, свою давнюю работу в театре. Клещ расторопно подливал, а когда бутылка опустела, ловко поставил на стол вторую. Старый артист не возражал и быстро пьянел – в гости к нему редко кто заглядывал.
– Меня мать в детстве в театр специально на вас посмотреть приводила. Как раз Гамлета давали, – улыбнулся Андрей.
– Никто Гамлета не играл так, как я. Вот разве что Володя Высоцкий. Но это же гений! – завелся с его подачи Замирухин. – А теперь таких людей уже не делают – перевелись как порода.
Порубов, не слишком налегая, стал возражать, мол, и теперь в областном театре «Гамлет» идет, народ спектакли посещает.
– Да не на «Гамлета» они идут, – негодовал Замирухин, – а на этого смазливого, даже не хочу его имя произносить в своем доме.
– На Безрукова похожий, только с бородкой, – высказал странную осведомленность в репертуаре областного театра Порубов.
– Вот-вот. Он не игрой берет, а тем, что на звезду телевизионную похож. Бабы от него кипятком писают, а актер он никакой. Совсем никакой. Только мордой своей торгует. Я уже говорил – настоящих артистов теперь не делают. А почему? Учителей больше нет, повывелись. Традиция прервалась. Но это хорошо, ребята, что вы на спектакли ходите. Хотя бы будете знать, как играть не следует…
Андрюха с Клещом только поддакивали.
Когда появились первые комары, перебрались в дом, устроились в комнате с небольшим камином, украшенным собственноручно вылепленными из глины Петром Антоновичем русалками. Сисястые нимфы были безыскусно раскрашены гуашью – ярко-зеленые хвосты и волосы, нежно-розовые груди с карминовыми каплями сосков. Чувствовалось, что старый актер не реализовал в жизни всех своих сексуальных фантазий и теперь, на пенсии, догоняет упущенное в чуждом для своих талантов творчестве скульптора.
От выпитого Замирухин, казалось, помолодел, раскраснелся. Его зычный актерский голос заставлял дрожать стекла в доме:
– Если ты не играл Гамлета, то ты не артист. Попробуй в образ войти. Не каждому такое дано. Только великим! Шутка ли, почувствовать себя принцем датским.
Раздухарившись, он легко поддался на провокацию. Вскоре, маханув еще полстакана водки, вытащил из кладовки сундук, стер тряпкой с крышки толстый слой накопленной за годы пыли и извлек на свет божий старые театральные костюмы времен театрального кружка во Дворце молодежи, на дне сундука отыскал длинноволосый парик, а коробки с гримом доставать не стал.
Преобразившийся Петр Антонович выглядел внушительно – тронутые сединой волосы до плеч, завернут в средневековый плащ на манер тоги, на боку рапира, на ногах ботфорты. Воздев руку к потолку, обшитому вагонкой, он, ни разу не сбившись, прочитал знаменитый монолог Гамлета про «…быть или не быть…».
– Иногда забываю, что вчера на ужин ел, а эти слова до сих пор помню. – Бывший актер, запыхавшись, сел на стул и приложил руку к сердцу. То ли хотел этим сказать, что слова великого драматурга – самого Вильяма Шекспира – навечно сохранились там, то ли просто сердце слегка прихватило от выпитого.
– Быть или не быть – это, в самом деле, вопрос. А вот пить или не пить – в этом никакого вопроса не было и нет, только ответ. – Клещ тут же налил всем водки.
– Вот это ты верно заметил. Водка и творчество неразлучны. Это молодые актеры теперь не пьют. Кто-то наркотиками балуется, кто-то «форму» бережет. А великого искусства без алкоголя не бывает. Теперь уже нет того великого искусства, только прошмандовки какие-то на экране задницами крутят. И это называется искусством!
Несмотря на такое предисловие, вновь выпили за искусство. Вскоре язык у старика стал заплетаться, он произносил невнятные фразы, голова то и дело падала на грудь. Порубов с Плещеевым заботливо довели его до кровати, помогли снять театральные ботфорты Гамлета, плащ, уложив в постель. Через пару минут Петр Антонович уже храпел.
– Бедный Йорик, – процитировал Андрюха.
– Не Йорик, а Замирухин, – поправил его Клещ.
– Нехорошо, конечно, – проговорил Порубов, садясь на корточки возле сундука с театральным хламом. – Старик бы и так нам дал то, что нужно – стоило попросить. Но спалились бы, по-другому никак нельзя.
– Считай, не для себя берем, – успокаивал разнервничавшегося приятеля Плещеев и выкладывал на стол то, что могло им понадобиться. – Теперь таких париков не делают, сплошь синтетика. А эти из настоящих волос. Бабе еще подходящий парик в магазине найти можно, все они красятся, настоящих и не осталось, а мужику парик и не подберешь.