Закройте глаза Истине
Шрифт:
Что-то знакомое и старорусское послышалось в ее голосе. Если вместо одежды она употребит слово лопотина, вместо говорить бахорить или баять, то так оно и есть. Только что в Москве она была москвичкой, а как выехала из Москвы, так сразу спрятанные корни русского человека начали выходить наружу.
– А куда мы едем? – тихонько спросил я.
– А тебе не все равно? – улыбнулась девушка. – Раз тебе меня пророк напророчил, то придется меня слушаться.
Внезапно в конце вагона послышалась музыка. Инвалид в коляске с аккордеоном в руках распевал во все горло, а везущая его девушка протягивала пассажирам фетровую шляпу для подаяний.
Я
А ён – писаришка штабной,
Я был за Расею ответчик,
А ён спал с маею жаной…
Пассажиры прекрасно понимали, что перед ними люди, занимающиеся коммерческой деятельностью, а не обездоленные люди и поэтому бросали в шляпу мелочь, пряча глаза как после сделанного неблаговидного поступка. Каждый из них с чистым сердцем помог бы нуждающемуся человеку, но из-за сволочей из нищенской мафии действительно беспомощные люди оставались без сострадания.
– При Великом учителе таких не было, – шепнула мне Эдетта, – он их всех к единому знаменателю привел.
– Посадил, что ли? – так же шепотом спросил я.
– Посадил всех организаторов, – сообщила девушка, – продажных правоохранителей всех выгнали, а судьи выборные, те спуску преступникам не давали. А сейчас они снова появились. Вот люди и шепчутся, что нужно Великого учителя снова к власти призывать. Смотри, видишь домики вдали, за лесом. Минут через пять будет остановка, а там пешочком. Близко. Километров десять.
В это время в вагон вошли человек пять молодых людей в кожаных куртках и с бритыми затылками. Они пошли по вагону, внимательно приглядываясь к пассажирам.
– Фашисты, – шепнула Эдетта.
Один из фашистов вдруг ткнул в мою спутницу пальцем и крикнул:
– Ребята, вот она нерусская.
Я взял девушку за руку и поставил впереди себя, двигаясь вместе в сторону тамбура. На помощь пассажиров я вообще не рассчитывал, но случилось что-то невообразимое в мое время. Все присутствовавшие мужчины с криками, – Бей фашистов! – набросились на бритоголовых. Изрядно побитых их выбросили из электрички на пустынную платформу, куда вышли и мы.
– Эдетка, это не твои ухажеры? – спросил приближающийся к нам небольшой старичок с всклоченной бородой.
– Мои, дядь Паш, – сказала девушка, – хорошо пассажиры помогли, да вот сюда их и выбросили.
– Дед мой еще с московской земли фашистов гнал, а смотри ты, снова плодиться начали, надо Учителя во власть призывать, – задумчиво сказал дядя Паша и резко свистнул.
Откуда-то из кустов появились три здоровенных парня, похожих друг на друга как близнецы, с дубинами в руках и спросили:
– Чего, дядь Паш?
– Да вот, фашисты опять пришли, напонужать им надо, как в 1941 году, – бросил им старичок и указал пальцем на меня, – а ты кто таков, мил человек, лопотина-то у тебя нездешняя?
– Это мой дядь Паш, – быстро сказала Эдетта.
– Ухажер, что ли? – спросил старик.
Эдетта покраснела и кивнула головой.
– Тогда пошли, – махнул рукой дядя Паша, – Машка совсем заждалась.
За нашей спиной были слышны сдержанные вскрики и какие-то шлепки, как будто женщины вальками выбивали постиранное белье.
– Ты не кривись, мил человек, – сказал дядя Паша, – не было бы меня на платформе, вас бы фашисты дубасили и забили
– Дядь Паш, а кто эти трое ребят? – спросил я.
– А, это? – улыбнулся мужичок. – Это трое из ларца, одинаковые с лица. Живут у крыльца, по натуре честны, больше спят и видят сны, совсем не злы, зато берегитесь козлы.
Глава 66
В конце платформы стояла лошадь, запряженная в повозку, и мерно жевала сено. Увидев нас, лошадь мотнула головой, как бы приветствуя и говоря, что уже заждалась на этом полустанке.
– Сейчас, Машка, домой поедем, – сказал дядя Паша, отвязывая вожжи от ограждения платформы. – Садись, мил человек, рядком, а хочешь, так ногами походи, тело свое разомни, а то, небось, в городах-то ваших динамия всех замучила. Динамия да водка химическая, вот и мрут мужики как мухи. А что бабы без мужиков? Лишний элемент в природе. Вот они и начали под мужиков рядиться, материться как прошмандовки и курить всякую гадость. А тут уж жучки подсуетились, говорят, мол, бабе губы нужно в черное красить, водку текиловую пить, коноплю курить и мужиками понукать. Вот из конопли-то этой веревку свить да по голой сраке им напонужать, чтобы место свое и порядок знали.
– Ну, ты уж скажешь, дядя Паша, – покраснела Эдетта.
– Да, скажу, – сказал дядя, – равенство-то то в уме, а не в…, – тут мужичок запнулся и стал закуривать. – А ты, мил человек, чем занимаешься, в каком деле мастером будешь?
Это вопрос был прост, бесхитростен и сразу поставил меня в тупик. В каком деле я мастер? Да шестьдесят процентов нашего населения на этот вопрос ответить не смогут. И в мое время мастеровых людей можно было по пальцам пересчитать. Все торгаши да грузчики и мерчендайзеры с супервайзерами. Сами-то ничего не делали, а если что-то делали, то на весь мир трубили об экономической победе тандема и о гениальности руководителей.
– Я даже и не знаю, в чем я мастер, – честно признался я, – вроде бы все понемногу умею делать, а вот специальности такой в законе о труде нет – писатель. Как говорится, материальные блага не произвожу, а то, что напишу, так и читают по-разному, кто с интересом, кто с ухмылкой, а кто и с руганью. Если будешь писать про наркоманов и про переживания разные, то орден дадут и в народные писатели произведут, книги будут миллионными тиражами издавать. Пусть люди сопли пережевывают, а в политику не лезут. Так что, можно сказать, что я вообще никто. При коммунистах писателями считали только тех, кого принимали в союз писателей. Кого сейчас принимают в союз писателей, этого даже сам союз не знает. Если издал свое творение за свои деньги, то ты уже писатель. А если у тебя нет денег, но написано тобою много, то ты не писатель. Вообще, кутерьма в этом деле. А писателей сейчас столько, что если из них армию сформировать, то вполне возможно войну с кем-нибудь начинать.