Закрытая информация
Шрифт:
Сорванный кусок проводки, присоединенный к выключателю, Солодник подтянул к газовой плите. Открыв дверцу духовки, он положил связанные между собой концы оголенного медного провода над конфоркой.
Улица, на которой стоял дом Арутюняна, не была газифицирована. Машина с надписью «Пропан-бутан. Огнеопасно» доставляла сюда красные баллоны, забирая взамен опустевшие.
У профессора баллон был заправлен под завязку. Киллер убедился в этом до начала манипуляций с проводкой, проверив баллон на вес.
– Фейерверк должен получиться славненький! –
Вентиль баллона он застопорил, сорвав резьбу…
Старику профессору снились кошмары. Начальник шарашки майор НКВД со сталинскими усами зачитывал ему смертный приговор за «вредительство и участие в троцкистской группировке».
– Приговор окончательный и обжалованию не подлежит, – бубнил фантом, оживший в подсознании Карена Акоповича.
Майор расстегивал пряжку портупеи, сворачивал из кожаного ремня петлю, набрасывал удавку на шею и, упершись коленом в грудь Арутюняну, тянул ремень на себя. Чем туже становилась петля, тем расплывчатее были черты лица энкавэдэшника, сгинувшего в подвалах Лубянки еще при Берии.
– Ты расстрелян, – хрипел химик. – По какому праву мертвец судит живого? Убирайся в могилу…
Призрак разразился сатанинским смехом, обдавая профессора зловонным запахом тления, а в пустых глазницах горели болотные огоньки.
Арутюнян отталкивался руками и ногами, тянул шею, чтобы зубами вцепиться в глотку палача, но вместо майора над ним нависала гогочущая рожа Хрунцалова:
– Каюк тебе, армяшка. Приговор приводится в исполнение безотлагательно…
Раскормленная морда покойного мэра с обвисшими лоснящимися щеками, словно у бульдога, претерпевала фантасмагорическую метаморфозу, преображаясь в один большой пятак лесного вепря…
– Уф, приснится же такая бредятина. – Хозяин дома, упавший с дивана, ощупывал шишку на голове. – Нервишки разболтались, – он разговаривал сам с собой.
По-стариковски охая, профессор оперся руками о край дивана, намереваясь подняться. Продавленные пружины по-мышиному пискнули.
Арутюнян глубоко вздохнул, набирая в легкие воздух. Грудь химика поднялась и резко опустилась.
– Утечка… газа! – вместе с отравленным воздухом выдохнул старик.
Он хоть и был изрядно пьяным, но характерную вонь растекающегося по комнатам газа мог отличить от тысячи других запахов.
Табуретом Карен Акопович вышиб оконное стекло. Босиком, полуголый, стремглав кинулся к дверям, открыл их ударом ноги, и только оказавшись на улице, профессор утер холодную испарину со лба.
– Допился, хроник. Газ оставил открытым! – выругался Арутюнян, влепив себе пощечину.
Куры, разбуженные грохотом в доме, испуганно закудахтали в пристроенном у веранды низеньком курятнике с крышей из кусков шифера и рубероида.
– Спите, пернатые! Ситуация под контролем! – К профессору вернулась хмельная удаль. – Сквознячком протянет за секунду… – успокоил он себя и несушек.
Хохлушки тем
– Дуры в перьях! – выпалил старик, раздраженный птичьим гомоном.
От кудахтанья Карена Акоповича мутило. Вдобавок к этим неприятностям изжога терзала пищевод профессору, посадившему желудок в годы суровой молодости, когда пайки хватало ровно настолько, чтобы дойти из барака в лабораторию, не зарывшись носом в сугроб или не плюхнувшись в лужу.
«У меня же пивко очаковское в холодильнике… – вспомнил о заначке Арутюнян. – Возьму – и на свежий воздух. Баллон перекрыть тоже надо».
Шаркающей походкой утомленного жизнью пожилого человека, прикрывая нос ладонью, Карен Акопович прошел на кухню. Безошибочно ориентируясь в темноте, он нащупал вентиль газового баллона.
– Заржавел ты, что ли? – тужился старик, пыхтя над застопоренным вентилем.
Дышать становилось все труднее. Газ разъедал глаза, вызывая потоки слез. На антресолях дома был ящик с инструментами, в том числе имелся и разводной ключ.
Подставив табурет, Арутюнян встал на него, открыл антресоли, расположенные над входом в кухню. Сунув руку в ящик, он напоролся на что-то острое…
– Черт подери… темнотища.
Рукой профессор нашарил выключатель, перевел его в положение «включено». Связанные концы проводки заискрились, став детонатором для газа, скопившегося в духовке.
Этот взрыв профессор Арутюнян успел услышать и даже увидеть. Но второй, гораздо более мощный, огненным смерчем подхватил старика, метнул его тело, уже иссеченное осколками взорвавшегося баллона, на вздыбившийся пол.
Адский огонь длинными языками вырвался в ночь через открытые двери и окна с повылетавшими стеклами и вернулся назад, словно какой-то гигантский насос закачал его обратно в дом – довершить начатое.
Глава 3
Весной хорошеют женщины, набухают почки, худеют от любовной истомы коты, вопящие на крышах серенады хвостатым подругам. Природа обновляется, отогреваясь под лучами встающего все выше над горизонтом солнца.
Только свалка, клоака города, в благословенную пору года становится еще безобразнее.
Сошедший снег обнажает скрытые язвы. Миазмы гниения пеленой висят над курганами отбросов. Вода с радужной пленкой на поверхности разливается безбрежным морем, по которому, надев пластиковые мешки на ноги, бродят бомжи со своими посохами-царапками.
Рогожин, вытягивая ноги из раскисшей глины, шел к берлоге Степаныча. В пакете он нес продуктовый набор, чтобы отставной майор мог подкрепиться человеческой едой, а не ассорти из объедков.
У развилки тропы, где почва была посуше, на маленьком, не залитом водой островке стоял знакомый Рогожину автомобиль с растрескавшимся лобовым стеклом. Рядом в приветственном полупоклоне согнулся Пыжик.
– Здрасте! – Его лицо, залепленное лейкопластырем, выражало глубочайшее почтение и подобострастие.