Заледенел дом
Шрифт:
Иефа споткнулась бы об него, если бы не Вилка. Выскочив на очередную поляну, детеныш вдруг остановился, как вкопанный, вздыбил перья на загривке и заворчал, глухо и угрожающе, глядя на что-то большое и темное, распластавшееся на мокрой земле.
– Норах?
– опасливо прошептала полуэльфка.
– Норах, эй...
– Допрыгалась до очередного трупа, - сварливо прокомментировала ведьма.
– Молодец!
Иефа нетерпеливо дернула плечом и, стараясь не дышать, подкралась к неподвижному телу. Вилка шел рядом, ни на шаг не отставая от непутевой хозяйки.
– Эй... Ты живой?
– спросила она и почувствовала себя очень глупо.
–
Переборов невесть откуда взявшуюся робость, Иефа опустилась на колени и осторожно тронула орка за плечо. Ласка суетилась рядом, жалобно попискивая. Орк дернулся, застонал и перевалился на спину.
– Живой, - обрадовалась Иефа.
– Что же с тобой стряслось-то...
– Лес...
– прохрипел Норах и с неожиданной для умирающего силой вцепился в бардовское запястье.
– Уходить... быстро...
– Легко сказать, - ошарашено пробормотала Иефа и с трудом высвободила руку.
– Подожди, я тебя в порядок приведу... Подлечу немного... Попытаюсь, во всяком случае...
– Нет... времени... Уходить... надо...
– Да как уходить, когда ты здоровый, как медведь, и валяешься, как колода! Я тебя не унесу!
– Тогда уходи... сама...
– Ну да, ну да, - саркастически хмыкнула полуэльфка, - конечно-конечно. А сюда я просто так прогулялась, чтобы немного поразвлечься.
– Послушай его, пичуга, - неожиданно вмешалась Элена, и в голосе ее впервые не было ехидства, насмешки, пренебрежения или снисхождения - только тревога.
– Уходи.
– Без него не уйду, - упрямо мотнула головой Иефа.
– Лучше помоги мне его вылечить.
– Уходи!
– крикнула Элена.
– Не можешь бросить эту падаль - бери с собой, тащи, как хочешь - только уходи!
– Ты поможешь мне его вылечить?
– Помогу - только не сейчас! Уходи, я прошу тебя, пичуга, уходи!
– Да что случилось-то?
– непонятная тревога ведьмы испугала Иефу больше, чем невнятное хрипение окровавленного орка.
– Я не знаю, - процедила Элена.
– И тебе лучше не знать. Клянусь тебе - я помогу вылечить его, приворожить, превратить в жабу, а потом в прекрасного принца, все, что угодно - только уходи.
– Хорошо...
– Иефа настороженно прислушалась, но ничего, кроме обычного лесного шепота, не услышала.
– Хорошо, как скажешь.
– И пошевеливайся, пошевеливайся!
– Норах, мне нужно, чтобы ты мне помог, слышишь?
– Иефа, крякнув с натуги, привела орка в сидячее положение, поднырнула под его руку, утвердилась покрепче.
– Мы сейчас встанем и пойдем. Слышишь? Просто помоги мне совсем чуть-чуть. Капельку. Я своими силами тебя не утащу. Норах!
– орк рыкнул, навалился на барда, попытался встать на ноги.
– Вот так, вот так, еще немного...
– позвоночник гнулся дугой и вовсю угрожал переломиться, как сухая тростинка.
– Давай, вставай... Держись... Только держись, ладно?
– Кликуша...
– прохрипел орк и качнулся вперед, явно собираясь снова свалиться. Иефа взрыла пятками землю, пытаясь удержать орка в вертикальном положении, и подумала, что спертые в гоблинском логове ботинки долго не проживут.
– Шантажист...
– задыхаясь, отозвалась она.
– Заткнись и шагай. Давай, потихоньку... По шажочку...
– Не в ту сторону, идиоты!
– взвыла Элена.
Иефа сдавленно ругнулась, развернула, пыхтя от натуги, орка в правильном направлении и мысленно поклялась, что если все же дотащит его до своего лагеря, то хрена лысого будет лечить, пока не выспится. Раз до сих пор не помер, значит, до утра вполне потерпит.
Обратный путь к вожделенному костру и относительно мягкой подстилке занял несколько недель - по крайней мере, так казалось взмокшей озверевшей полуэльфке. Норах мешком висел у нее на плечах, чудовищно медленно переставляя-волоча ноги, Иефа со свистом дышала, в голове бился Зов, перед глазами маячило перекошенное призрачное лицо Элены - не хватало только веселого гоблинского шествия с факелами и бубнами, так, для полноты картины.
Когда между деревьями наконец показалась желтая звездочка покинутого костерка, Иефа едва не расплакалась от облегчения. Последняя сотня шагов на сиплом выдохе - и полуэльфка со стоном свалила обмякшего орка на плащ и сама рухнула рядом, мечтая если не умереть, то хотя бы потерять сознание.
– Дошла, надо же...
– саркастически хмыкнула Элена, устраиваясь рядом с бардом.
– Спину не надорвала?
– Не знаю...
– пробормотала Иефа, еле ворочая языком.
– Отстань...
– Лечить будем?
– усмехнулась ведьма.
– Или как?
– Кто б меня вылечил...
– отозвалась полуэльфка, не открывая глаз.
– Ну, ты-то не помрешь, - резонно возразила Элена.
– Хотя двигаться с утра вряд ли сможешь. А вот он - это еще как посмотреть.
– Ненавижу тебя, - с сердцем сказала Иефа после довольно продолжительного молчания, во время которого боролась со своей совестью.
– Ну вот просто ненавижу - и все тут!
– Ты к кому обращаешься?
– засмеялась ведьма.
– Точно ко мне?
– Ненавижу, - жалобно повторила Иефа и села.
– Ну что такое, в конце концов! Свалился на мою голову, чтоб его... Шла, никого не трогала, с ума сходила потихоньку... Зовы, призраки, сны вещие, черт бы все это побрал! Неужели мало?!
– Так мы лечить будем?
– напомнила о себе ведьма.
– Ты-то чего суетишься?
– с подозрением воззрилась на нее полуэльфка.
– Давеча бросить уговаривала - а тут вдруг такое рвение... Будем!
– Ты же знаешь, что нужно сделать, - ласково проговорила Элена де Виль.
– Знаю, - мрачно кивнула Иефа.
– Ох, чует мое сердце, когда-нибудь я об этом сильно пожалею...
– Впусти меня, - шепнула ведьма, растворяясь в ночном воздухе и туманной лентой обвивая бардовские плечи.
– Впусти меня, пичуга...
– Иди, - вздохнула Иефа.
Было легче, чем в первый раз.
Иефа открыла глаза и посмотрела в зеркало. Отразилась в нем вся - от шрама на бедре до мятежных мыслей и непослушных прядей на макушке. Это же очень просто, пичуга, - сказала она себе и улыбнулась двойственности своего голоса.
– Я - ты. Ты - я. Нам хорошо. Мне хорошо. Я - это больше не ты или я, я - это то, что когда-то было то мной, то тобой. Я и ты спорили и дрались за угодья, а потом обнялись и уснули друг у друга на плече. И есть теперь только моя любовь и моя ненависть, и мои сомнения, и мои страхи. И мои мечты. Глупые, детские. У меня теперь четыре жизни. Та, которая была прожита мной давно, та, которая была прожита мной недавно, та, которую я проживаю сейчас. И та, которую я проживу, когда взойдет солнце. Я так много знаю, я так много помню. Я богаче, чем была, ровно на одну наивность. Мою наивность. И пусть - это так странно, быть одновременно такой наивной и такай циничной. Такой юной и такой старой.