Залейся зельем!
Шрифт:
Дерево с болью наблюдало за страданиями своих детей. Оно печалилось, ведь в каждом чаде была часть его души.
И в безмерной родительской любви дерево укрыло тенью обширной кроны всех своих сбежавших детей. Теперь обжигающие лучи беспощадного солнца и пронизывающие порывы иссушающего ветра не могли причинить вреда его чадам.
* * *
Поначалу на земле аль-кхохо пришлось туго. Чтобы выжить, они были вынуждены научиться ходить, думать и разговаривать. Им все же пришлось зреть, но делать это теперь приходилось уже самостоятельно.
У подножия персикового дерева, под благодатным навесом его огромной кроны аль-кхохо построили себе небольшое поселение, и все сбежавшие дети нашли в нем свое убежище. Аль-кхохо были очень благодарны своему родителю, и в благодарность за его любовь и защиту они следили за его корнями и сообща отбивались от многочисленных паразитов.
Было время, когда аль-кхохо жили счастливо, но всё течет, всё меняется, и волшебное дерево тоже не вечно.
Дерево состарилось, на нем больше не цвели волшебные цветы, из которых рождались малыши аль-кхохо, а зелень на ветвях начала желтеть. Поначалу племя, живущее на земле, этого не заметило, ведь тени раскидистой кроны вполне хватало для того, чтобы жадное солнце не иссушало их кожи и плоти. Но постепенно листья сохли и опадали, крона редела, дерево уже не могло защитить своих детей, и в деревню пришли обжигающее солнце и иссушающий ветер. Плоть аль-кхохо начала сохнуть, а вместе с этим усыхало все самое лучшее, что в них было, — любовь к своему родителю и разум.
Аль-кхохо начали сходить с ума, и от безумия стали отнимать жалкие остатки влаги, хранившиеся в телах соплеменников. Сначала это делалось тайно, под прикрытием вязкой тьмы южных ночей, потом, когда безумие поглотило их без остатка, племя разделилось на две враждующие половины, и одна часть старалась сожрать другую. Дерево плакало листьями и пыталось образумить своих детей. Ему было невыносимо смотреть на то, как они с жестокостью отнимают остатки влаги, поедая друг друга. Дерево говорило, что в каждом из аль-кхохо дремлет молодое, могучее дерево. Оно говорило о том, что стоит хотя бы одному аль-кхохо отбросить плоть, укорениться и взрастить себя ради соплеменников, и тогда всё племя будет спасено. Но обезумевшие аль-кхохо его не слушали — они слишком дорожили своей усыхающей плотью и были слишком заняты тем, чтобы попытаться съесть своих соплеменников и не дать им съесть себя.
В конце концов, от всего племени аль-кхохо остался один маленький мальчик. Он каким-то чудом смог сохранить остатки разума и спрятаться в обширных корнях персикового дерева. Пока в поселении полыхал пожар безумия, персиковое дерево как могло укрывало его, утешая днем и успокаивая ночью. Когда в поселении аль-кхохо никого не осталось и пламя безумия угасло само, родитель обратился к своему чаду с последней просьбой…
* * *
Малыши плакали навзрыд, от этого воя стекла во всей лавке ходили ходуном.
— Что здесь творится?! — взволнованный кудесник еле просунул лицо в каретный фонарь. — Ман, ты опять со своими сказками!
— Я не виновата, — отвела взгляд старшая мандрагора, — они сами напросились.
Кудесник уже не слушал её оправдания, а гремел чашками и разливал кофе.
—
— Мурла… — начал было кот.
— Брысь! — огрызнулся на него кудесник. В последнее время его раздражало навязчивое желание Диадора заставить всех говорить слово «молоко» на кошачьем диалекте. — Сейчас не время спорить о тонкостях молочного произношения! Детей надо искупать и уложить спать!
— Сейчас сделаем, — неожиданно согласился пушистый ассистент.
Он по-деловому перебрался к фонарю и по очереди вытащил за шкирку плачущих мандрагор.
Зрелище было умилительное, и кудесник правда бы умилился, если бы не знал, что Диодор тащит своих дендрокотят купаться не по доброте сердечной, а чтобы лишний раз их обнюхать. Просто ему очень нравился их трюфелевый запах. Что поделать, коты даже в проявлениях заботы жуткие прагматики.
Малышки-мандрагоры перестали плакать, а Ра даже попыталась мяукнуть, пока ее несли.
— И какая же сказка была на этот раз? — спросил кудесник у Го, которая уже как ни в чем не бывало плескалась в кофейно-молочной ванне.
— Про аль-кхохо, — ответила малышка.
— Ох, опять эти ваши ботанические сказки… — устало вздохнул кудесник. — Ну почему все эти ваши плодово-овощные истории такие кровожадные?!
— Это жизнь, — обреченно ответила Ман. — Я еще про одуванчики не рассказывала, вот там вообще жуть, что творилось.
— Не сегодня, — отрезал кудесник. — Ты, Ман, лучше перед тем, как истории рассказывать малышам, сначала мне расскажи, я хотя бы заранее хороший конец придумаю.
— И про аль-кхохо сможешь придумать? — с надеждой спросила Ра.
— Да тут даже и придумывать ничего не нужно, — усмехнулся кудесник.
Он усадил мандрагор на полотенце и, изображая восточный ковер-самолет, перенес их к окну. На улице было темно, но тусклый свет фонаря все же подсвечивал одиноко стоящий ствол и укрытые снегом ветви.
Кудесник указал малышам на дремлющее в сугробе дерево.
— Что это? — спросили малышки.
— Это аль-кхохо, — усмехнулся кудесник. — Теперь оно растет у меня в палисаднике.
— Но ведь аль-кхохо жили на юге! — удивились мандрагоры.
— Да, но оно как-то прижилось у меня, — пожал плечами кудесник. — Теперь здесь у аль-кхохо новый дом.
Он с улыбкой посмотрел на мандрагор и добавил:
— Надеюсь, вы здесь тоже приживетесь.
Одеяло
Одеяло было лоскутное и очень сентиментальное. Станешь тут сентиментальным, когда смысл твоей жизни — окутывать теплом спящего человека. А если не одного? Ох, одеяло хранило в себе столько неуловимых наблюдений, столько человеческих секретов, что сравниться с ним могла только перьевая подушка, которая умела улавливать и тайком хранить зыбкие человеческие сны.
«Люди такие смешные, когда спят, — думало одеяло. — Они могут сколь угодно долго засыпать вместе, но стоит им уснуть, как каждый пытается отползти в свою сторону кровати. А ведь они по-настоящему хотят спать рядом, лицом друг к другу. Но они не могут этого сделать, потому что им постоянно мешают их локти и колени. Вместе они могут спать только прижавшись спинами. Как странно, чтобы быть рядом во время сна, людям приходится отворачиваться друг от друга».