Залив Гавана
Шрифт:
Священник был испанцем. Он был таким хилым, многие говорили, что только сутана поддерживает его в вертикальном положении. Однако он оказался в центре скандала, когда влюбился в жену менеджера. Менеджер и его жена были американцами. Херши был американским городом. Там были две огромные заводские трубы, из которых валил черный дым, и деревянные лачуги рабочих… Но в центре города была улица с тенистыми деревьями, прохладными каменными домами с зашторенными окнами. На ней жили только американцы. Кубинцы, работающие там, проходили по пропускам. Там были бейсбольная и баскетбольная команды, которые тренировали американцы, женщины-американки преподавали в школе для кубинских и американских детей. И жена, и священник работали в
У нее были чудесные светлые волосы, сияющие сквозь мантилью, которую она надевала в церковь. О ее муже Офелия могла вспомнить только то, что его олдсмобиль всегда блестел, потому что его постоянно мыли. Проблемой Херши была черная сажа от сжигания стеблей сахарного тростника, остававшихся после отжима. Стебли горели очень жарко, покрывая все вокруг толстым, как мех, слоем сажи. Горничные, которые работали в этих домах, знали, что менеджер пил и бил жену. Однажды, когда он явился в школу и попытался вытащить ее из класса, священник встал между ними. В этот момент, вероятно, все трое поняли, что священник и жена полюбили друг друга. Все видели, все знали.
Потом все трое исчезли в одну ночь. Несколько недель спустя, когда мужчины вычищали золу из печи на заводе, они обнаружили распятие и фрагменты костей. Они узнали распятие, что носил на шее священник. Все считали, что менеджер убил его, бросил тело в печь и увез жену назад в Штаты. Тем дело и кончилось бы, но год спустя кто-то вернулся из поездки в Нью-Йорк и рассказал, что видел, как жена менеджера шла по улице под руку со священником, который был одет не как священник, а как обычный человек. Все в Херши только посмеялись над этой историей, потому что они помнили, каким робким был священник. Но Офелия поверила, потому что она видела, как однажды этот священник бросил вызов разъяренному быку.
22
Рано утром Офелия ушла. Он едва узнал ее, когда она вернулась в белых обтягивающих джинсах, белом топе и солнцезащитных очках в белой оправе. Она принесла кофе, сахар, апельсины. Она очень изменилась, как ядерный реактор, из которого вынули стержни. И она была ослепительна. Ему она принесла рубашку с вышитым игроком поло, модную поясную сумку, соломенную шляпу с узкими полями и солнцезащитные очки.
— Где ты все это раздобыла?
— В Плайя дель Эсте есть гостиницы с долларовыми бутиками. Это на деньги твоего друга Приблуды. Я думаю, что он бы не возражал, правда?
— Но это совсем не для меня, — он взял в руки рубашку.
— У тебя нет выбора. У Луны есть твоя фотография. Нужно изменить твою внешность на случай, если он растиражирует ее.
— Я не смогу стать похожим на кубинца.
— На кубинца — нет. Но если итальянского туриста приняли за тебя, возможно, и тебя примут за туриста.
Правда, в которой она призналась только себе, была в том, что она испытала постыдный страх, идя в магазин с таким большим количеством денег. Она купила новую расческу и щетку для волос, положила все это в свою соломенную сумку. Маленькие аксессуары, необходимые для определенной роли. И одевать мужчину доставляло ей глубочайшее удовольствие.
— Мы заплатили за две ночи, так что можем пока оставить твое пальто здесь, — она повесила пальто на стул.
Пляж Плайя дель Эсте захватывал своим простором: сплошной песок, море и дома, выбеленные солнцем, несущие скорее память о своем бывшем цвете, чем сам цвет. Огромный плакат гласил — вскоре здесь будет построен французский отель силами «социалистической ленинской бригады рабочих». Дальше вдоль пляжа высились ряды уже построенных новых отелей. Машину вела Офелия, и Аркадий обнаружил, что ехать в ее DeSoto, старинном монстре с клиновидными плавниками, все равно, что быть невидимым. Белый турист с привлекательной кубинской женщиной не вызывал у публики никакого интереса. Впервые здесь он вписался в действительность, потому что такие, как он и
— У каждого из них свои фантазии, — сказала Офелия, — он мечтает ненадолго забыть об обычной жизни и почувствовать себя богатым человеком на таком острове, как этот. Она надеется, что он влюбился в нее и увезет отсюда в настоящий, как она считает, мир. Хорошо, что они не могут общаться.
Офелия тоже была рада чувствовать себя невидимкой в джинсах, темных очках и с поднятым подбородком. И когда они проходили мимо стеклянной витрины сувенирного магазина, она увидела вполне приемлемое отражение jineteraи туриста, возможно, немного более красивых, чем остальные.
Увидев приближающуюся кубинскую девушку, охранник у ворот бухты Хемингуэя собрался было выйти из своей будки, но тут же вернулся назад, когда увидел сопровождающего ее Аркадия. Он провел Офелию мимо магазина по траве на причал, где Джордж Вашингтон Уоллс высадил его после посещения яхт-клуба «Гавана». Все так же громко американцы играли в волейбол. Другие американцы шастали туда и обратно с пакетами белья из прачечной. Мальчишка в шортах тащил в руках ящики пива к голубой яхте размером с айсберг. Но Офелия смотрела на каналы, заполненные яхтами, стоившими миллионы долларов, равнодушно, как Клеопатра смотрела бы на свои баржи. «Может быть, это не впечатляло ее, — думал он, — потому что кубинская девушка выросла в гамаке из паруса».
— Что здесь может быть опасного? — спросила Офелия.
— Не знаю. Ты бывала здесь раньше?
— Один или два раза. Ты иди. Я поищу кое-кого.
Среди одинаковых катеров из стеклопластика «Гавилан» выделялся темным силуэтом. Аркадий заметил его у причала, к которому направлялся Уоллс, когда ему замахал капитан порта, крикнув ныряльщикам «Peligroso!».Сейчас в воде не было пловцов. Яхта мирно покачивалась у причала, увешанного автомобильными шинами. Из стоящего на причале распределительного щитка к нему тянулся электрический провод, перекинутый через медный поручень. Ни пловцов, ни криков, только мерный звук моторной яхты, идущей вдоль канала.
Он шел вдоль причала, не видя препятствий ни в воде, ни на берегу. Оцинкованные трубы подавали воду к каждому причалу. Иностранные моряки мыли трехэтажную мегаяхту, поливая друг друга. Они пили воду — значит, эта вода пригодна для питья. Американские яхты на Кубе создавали интересные сообщества, где грандиозные белоснежные плавучие дворцы стояли вперемешку с облупленными рыбацкими лодками в ржавых пятнах. Все они нарушали закон, просто находясь там, где они были. Что касается яхт, у Аркадия не было никакого опыта. Но он провел некоторое время во Владивостоке, где был связан с кораблестроительным заводом, выпускающим траулеры, и он немного понимал, как подается электричество на борт. Его внимание привлекло то, что очень немногие распределительные щитки, высотой по пояс, стоявшие вдоль причала бухты Хемингуэя, имели стандартные розетки для подключения. Вместо этого один электрический провод вел из коробки, другой от яхты, на стыке они были скручены. Места стыков были защищены от воды прозрачными пластиковыми пакетами, заклеенными по краям. Он направился к пустому открытому бару в дальнем конце пристани. В одном месте он обратил внимание на то, что провода и место стыка находятся в воде между корпусом лодки и бетонной стеной пристани.