Заложница командора
Шрифт:
Бывал ли кто-нибудь в эпицентре взрыва сверхновой? Испытывал ли на себе ядерный взрыв? Едва только теплые губы командора накрыли мои, весь мир сначала словно затаил дыхание. А потом меня захлестнуло волной эмоций такой невиданной силы, что солнечная буря по сравнению с этим просто ласковый морской ветерок. Каждая клеточка моего несчастного (или счастливого?) тела вспыхнула огнем, колючими искрами, словно под напряжением.
Было почти больно. Но я упивалась этой сладкой болью. В свою очередь, не считаясь ни с чем, впивалась ногтями в широкие плечи, затянутые форменной тканью. Одна рука соскользнула, и я ногтями прошлась по обнаженной коже, вызывая
Нас обоих охватило безумие. Горячечный бред на двоих. Когда и как мы оба лишились одежды? Я этого не заметила. Только вдруг ощутила сомкнувшиеся у меня на соске губы. Меня пронзило таким ярким ощущением, что описать его словами было просто невозможно. Я выгнулась дугой и вскрикнула.
— Сейчас, моя хорошая… Сегодня нам никто не помешает…
Голос Кина охрип почти до неузнаваемости. Осипшие нотки остро царапнули меня по обнаженной коже, и это тоже принесло толику удовлетворения. Это я заставила Кина меняться! Внутри все пело от ликования.
Какой-то частью мозга я отстраненно фиксировала мелочи, не относящиеся к нам напрямую, запертая и заблокированная дверь, улетевший куда-то в угол комм Кинефрида. Он подхватил меня на руки, снова впиваясь в мои уже истерзанные, но все еще жаждущие ласки губы, и сделал шаг. Реальность перестала быть реальностью и потеряла значение.
Что-то затарахтело, падая на пол. Хотя в последнем я была неуверенна, Кин почти не отрывался от моих губ, лишая меня возможности думать связно. В какой-то момент он осторожно надавил мне на плечи, в следующий момент я ощутила обнаженной спиной гладкость шелка. Откуда он тут? Придумать я не успела. Губы Кина спустились на мою шею, лаская так нежно, будто пили росу с цветка. Руки сжали мягкость груди, одновременно лаская соски подушечками больших пальцев.
— Кара… Открой глаза! — Хриплый приказ Кина заставил меня не только распахнуть глаза во всю ширь, но и выгнуться в очередной раз дугой. Я наслаждалась грубой хрипотцой его голоса. — Смотри на меня! Я хочу видеть твои глаза, когда войду в тебя!
Он что хочет?! Реальность вокруг плыла и качалась. Я не понимала, где я и кто. Но зато прекрасно ощутила, как руки Кина аккуратно развели мои бедра в стороны. Что-то было не так. Что было неправильно. Дурман наслаждения начал развеиваться, и я попыталась понять, где тут ошибка, но палец Кина нащупал горошину клитора и тягуче-медленно ее погладил. Последние мысли из головы выдуло начисто. Остались лишь ощущения, да его слова, набатом ворвавшиеся мне в уши:
— Прости, Кара, я больше не могу… Слишком долго этого ждал…
Он ворвался в меня ураганом, мощным ударом заполнив меня до отказа. И все сразу стало как-то так безупречно и идеально. Только в голове мелькнула дурацкая мысль про идеально подходящий лично мне размер члена.
***
Утром я открыла глаза в состоянии абсолютного счастья. Я потянулась, словно сытая кошка. Хотелось петь и плясать. Хотелось задушить в своих объятиях целый мир. Внутри меня кто-то громко мурлыкал от блаженства. А улыбка так и просилась украсить собою мою лицо. Энергия меня переполняла… Ровно до того момента, как я посмотрела на часы.
Девять сорок пять по времени Нью Йорка!
— Черт!
Подскочив, словно ошпаренная, я откинула в сторону одеяло, и только тут поняла, что номер не мой. Да и я лежу в постели не одна.
— Кара, родная, спи, еще рано…
Сонный голос словно окатил ведром ледяной воды. Состояние
За спиною вздохнули:
— Так. Пришло утро и пришло отрезвление. Что ты уже себе надумала?
Я осторожно оглянулась через плечо. Кин лежал на боку в обманчиво-расслабленной позе и пристально смотрел на меня, готовый в любую секунду бросится вперед и удержать. Ощущение было настолько ярким и четким, что я невольно покачала головой.
— Кин, это ошибка. Нам не стоило…
— В чем ошибка? В том, что мы встретились? Наверное. Никогда бы не подумал, что настолько привяжусь к землянке.
Кин говорил спокойно, но мне почудилось в его словах презрение. Стало больно. И я ощетинилась:
— Ну извини, я тебе в знакомые не набивалась! Я вообще сделала все, что было в моих силах, чтобы исчезнуть с твоего пути!
— Ну да, сбежала от проблем! Трусиха!
Это стало для меня последней каплей. Наплевав на собственную наготу, я вскочила с кровати:
— Это я-то трусиха?! С чего бы? От каких таких проблем я сбежала? Наоборот, я все время старательно пыталась соответствовать твоим требованиям, притворялась твоею любовницей, дважды из-за тебя чуть не сдохла! А теперь я трусиха? Если подумать, то это ты трус! Постоянно пытаешься сломать меня и подстроить под свои нужды? А ты подумал, что случится, когда тебе это удастся? Наиграешься в игрушку и вышвырнешь прочь за ненадобностью?! — Я судорожно металась по номеру, отыскивая и натягивая на себя свои вещи. Злость затмила мне способность рассуждать здраво, и я, кажется, несла откровенную чушь. Но мне было плевать. — Сколько бы продлились наши с тобой отношения, если бы я уступила твоим требованиям и осталась, вместо того, чтобы вернуться на Землю?
Застегивая мелкие пуговички блузки, я жадно уставилась на командора в ожидании его ответа. Но лучше бы не смотрела. Кин, все это время пристально следящий за каждым мим движением, неожиданно смутился и опустил взгляд. Мои руки замерли. Пояснения не требовались. И так было все прекрасно понятно: права я, а не он. Горечь хлынула горлом, смывая остатки ночного счастья, и я тихо выдохнула:
— Можешь не трудиться, подбирая слова для ответа. По твоему лицу и так все понятно. Я только игрушка. Я поняла. Извини, но мое решение неизменно: я остаюсь на Земле.
Эпилог
В зал совещаний я вошла после обеденного перерыва вместе со всеми. Я успела смотаться в свой номер и привести себя в относительный порядок, во всяком случае лицо, волосы и одежду. А то, что в душе царит полная разруха — это никому не видно. А я справлюсь. Переживу. Надо только от родителей съехать, чтобы не пугать маму по ночам своими рыданиями.
Десятки глаз впились в меня со всех сторон. При чем земляне неизменно смотрели с осуждением. И женщины, и мужчины. Финли вообще надулся, как жаба, и глядел исподлобья. Киллы, наоборот, изучали с добродушным любопытством. И все, как один, таращились почему-то на левое ухо. Оно у меня даже зачесалось от любопытных взглядов.